Василий Мизин - Снайпер Петрова

— Спасибо, сестренка! Спасибо… — бормочет раненый сухими губами.

…В свое подразделение Петрова вернулась, когда солнце начало опускаться за верхушки деревьев. Пошла доложить Мамойко о выполнении приказа, но он сам попался ей навстречу:

— Хотел наказать, да слава опередила тебя. Спасибо, отдыхай.

Нина Павловна ничего не ответила, а, наклонив голову, пошла на свое рабочее место. На опушке леса остановилась. Кружилась голова.

К ней подошла с опущенными как плети руками Константинова.

— Что стоишь, задумалась? Сегодня так много раненых, а ты как в воду канула.

— На самом деле чуть не канула. Понимаешь, Таня, так получилось. Раненых много… не бросишь… полковые-то медики на ногах не держатся, да и осталось их совсем мало, вот и пришлось задержаться.

— Хорошо, что жива. Знаю все. Чем помочь?

— Давай стирать? — Петрова кивком головы показала на кучу грязного белья, окровавленных бинтов.

— На ночь-то глядя!

— Что ж из этого? Вода рядом, погода хорошая. Бери ведра, беги по воду, а я костер разведу. Двоим-то долго ли? Что успеем, и то ладно.

Недалеко в лесу были слышны голоса бойцов, храп лошадей, звон котелков…

Поздно вечером, когда руки ныли от тяжелой работы, Петрова раздула угли в утюге, нашла на кухне широкую гладкую доску, очевидно, обломок от половицы, положила ее на две табуретки и при тусклом свете стала гладить еще влажное белье.

— Пора бы и спать, — заметила Татьяна.

— Успеем, Танюша. Много ли нам надо…

Обнаглевший противник свирепел с каждым днем. 19 сентября 1941 года он обстреливал город непрерывно в течение 15 часов.

Все, кто мог держать лом или лопату, кирку или носилки, укрепляли оборонительные рубежи Ленинграда, Они приспосабливали для обороны каждый дом, каждый перекресток, улицу, квартал. Траншеи змейками извивались вдоль улиц и площадей, не щадя цветов, деревьев и узорчатых оград. На особо опасных направлениях возводились баррикады, надолбы, окраины были опоясаны противотанковыми рвами.

Вся страна переживала за судьбу ленинградцев. Командование фронта принимало экстренные меры для того, чтобы отстоять колыбель революции. С 23 сентября 4-я дивизия народного ополчения была переименована в 86-ю стрелковую дивизию, а медсанрота стала отдельным медсанбатом. Получили новые номера и полки.

…Нина Павловна и Татьяна Лаврентьевна шли сбоку санитарной повозки, переговариваясь между собой и с ранеными.

— Кто-то теперь будет у нас командиром? — поинтересовалась Татьяна.

— Он же и будет — Сергей Федорович Мамойко. Лучшего нам и не надо!

— Это точно, что он остается?

— Достоверно, Танюша! Хороший он человек… Знаешь, а у меня родилась идея: не создать ли нам стрелковый кружок? Девчат теперь будет много.

— Почему только девчат? В медсанбат кого только не присылают, и все самых различных специальностей, возрастов и. конечно, характеров. Говорят, будет больше студентов, служащих, учителей, рабочих и даже артистов…

— И думаешь они стрелять умеют? Черта с два, — перебила Татьяну Петрова и продолжила: — Ведь на фронте бывает, что и на медсанбаты десант противника как снег на голову сваливается.

Нина Павловна тут же продемонстрировала, как бы она быстро зарядила винтовку и заняла оборону в пожухлой траве за кочкой.

— Неплохо у тебя получается, Нина, только вряд ли на это пойдут. Пожалуй, скорее санитарный какой-нибудь сотворят.

— Резонно, товарищ Константинова, довод веский, и все же надо попытаться, а вдруг и улыбнется счастье. Есть и еще один выход — это адъютант начальника штаба батальона Сенечка Шпиленя. Он к тому ж комсорг батальона. Парень подходящий.

И тут случилось все как в сказке. Из-за угла дома вышел добрый молодец — сам Сеня. Он был всеобщим любимцем, а медсанбатовские девчата не давали ему прохода. Увидя женщин, он на мгновение растерялся.

— Вот что, — начал было Шпиленя, но больше не нашел нужных слов. На его щеках появился румянец.

Нина Павловна первой пришла ему на выручку.

— Нас, что ли, ищете, товарищ адъютант?

— Так точно! Вас! Начальник штаба приказал вам продумать вопрос об обучении личного состава батальона стрелковому делу.

Подруги переглянулись. Когда Шпиленя ушел, они от радости рассмеялись.

— Ну что я говорила? — торжествующе заявила Петрова.

…Конец сентября 1941 года был на редкость теплым. Весь день светило солнце. Листья на деревьях в саду, где расположился медсанбат, горели множеством красок осени.

Раненые после операций, перевязок, в ожидании транспорта, спали на ватных тюфяках. Совсем недалеко неистово били вражеские пушки. Одни стреляли словно гром гремел, другие — сухо, отрывисто. От такой стрельбы небо вспыхивало огромными оранжевыми пятнами.

— Неужели немец возьмет Ленинград? — с тревогой спросила Константинова и плотней прижалась к подруге.

— Что ты, Таня, в уме? Этого никогда не будет. Из-за ручья выехала санитарная машина с ранеными.

Увидев женщин, шофер остановился и спросил:

— Где тут сортировочная?

Подруги вызвались проводить. Они ловко вскочили на подножки кабины.

У сортировочной пострадавших бережно сняли с машины.

Дежурный врач осмотрел новеньких и тут же одного из них приказал срочно нести в операционную. Санитаров не оказалось. Но тут, как по щучьему веленью, появился Дима Левейкис, электрик с передвижной электростанции, в своей пропахшей бензином стеганке.

— Слушай-ка, Дима, давай с нами, тут недалеко. Левейкис узнал Петрову, не возразил. Он встал впереди носилок, и по его команде подруги взялись каждая за свою ручку.

— Выживет? — спросила Таыя у Нины Павловны, надеясь на ее богатый опыт.

— Должен! Хирург у нас опытный, на него можно положиться.

У операционной палатки хирург заметил:

— Обмыть бы его надо.

— Сейчас сделаем.

В обмывочной Петрова начала раздевать тяжелораненого молоденького солдата-ополченца. Он часто терял сознание, бредил. Придя в себя, запротестовал:

— Я сам! Сам! Говорю, сам! — Он хватался руками то за ворот, то за ремень… Но сил было мало.

Нина Павловна разрезала гимнастерку вместе с нательной рубашкой и осторожно сняла. Затем расстегнула брючный ремень и ловко по шву распорола одну штанину за другой. Все тело было в засохшей крови, в грязных подтеках. В животе торчало несколько осколков.

Тем временем Татьяна принесла воды, кусочек мыла… Петрова работала быстро и сноровисто — сказывался приобретенный навык. Вдвоем они быстро обработали тело солдата и под простыней перенесли в операционную, положили на стол. От операционной подруги пошли к своему дому. Их догнал Левейкис, торопившийся обратно, на свою электростанцию.

— Дима, беги скорей, чтоб с освещением было все в порядке! Не дай бог движок зачихает, щетки перекосятся… На столе же больной лежит…