Андрей Васильев - Работа над фальшивками, или Подлинная история дамы с театральной сумочкой

Всеохватности современного государства, всерьез озабоченного «неуважением» к самому себе, выраженному в карикатурах и демотиваторах, противостоит не структурное разнообразие современного и свободного общества. Ему оппонирует его симметричный негатив. Та же модернизированная реинкарнация обкома КПСС, только с измененными знаками и самодовольной харизмой.

Человека, дерзающего иметь собственное мнение и, тем более, его высказывать и отстаивать, задавят, если не с одной стороны, так непременно с другой.

Почти ничего уже нельзя, почти все уже запрещено или находится под строгим присмотром сверху или снизу. Положение невозможно сравнивать с советским временем в силу качественных отличий, хотя бы потому, что в те времена впереди, сквозь тучи, существовал утопический просвет. Надежда на пусть фантастические, но перемены. Сейчас наше будущее строго предопределено и фиксировано. От этой стабильности и прогнозируемости опускаются руки.

Но, пока еще возможно на экране личного компьютера выстукивать собственные еретические мнения хотя бы о произведениях искусства, давайте запрыгнем в последний уходящий вагон и, превозмогая «шум времени», попробуем прокричать что-нибудь важное.

Наша история начала развиваться около двадцати пяти лет тому назад. Впрочем, не будет большой ошибкой начать отсчет времени с декабря 1975 года или с середины тридцатых годов прошлого века, а то и немного раньше. Шаг за шагом, из мимолетных впечатлений, полустертых воспоминаний и обрывков документов складывался пазл, еще далекий от завершения, хотя общая картина, возможно, уже ясна.

Непосредственным поводом к написанию самого текста явилась выставка Казимира Малевича «Не только „Черный квадрат“» в павильоне «Рабочий и колхозница» ВДНХ, а точнее, интервью А. С. Шатских газете Artnewspaper под интригующим названием: «Половина публики стоит перед „Черным квадратом“ и думает, что ее дурачат». Прочитав эту статью, я мысленно согласился с автором, потому что, если и не половина публики, то хотя бы один человек — я сам — именно так и подумал. А потом решил, что пришло время описать на бумаге некоторые свои соображения и воспоминания, благо они имеют непосредственное отношение к одной из наиболее ярких и необычных работ, представленных в московской экспозиции.

Речь идет о совсем недавно вынырнувшем из «слепого небытия» портрете театральной художницы Елизаветы Яковлевой. Картине, привлекшей к себе внимание не совсем свойственной Малевичу чувственностью и глубинной, требующей вдумчивой дешифровки символикой. Подавляющее большинство широкой публики увидело это произведение впервые в 2013 году, а до этого даже не подозревало о его существовании.

Что касается узких специалистов, то не всякий из них настолько хорошо осведомлен в содержании статей, вышедших более двадцати лет тому назад на другом языке и на ином континенте.

Кроме того, информированность совсем не влечет за собой необходимости глубокого критического анализа. Есть множество примеров, когда недобросовестное или ошибочное суждение начинает свой кочевой путь от публикации к публикации, так что и опровергнуть его становится почти невозможно. Въедливое внимание к деталям почти всегда обеспечивает обвинение в ловле блох и крючкотворстве, а то и склонности к интригам и сутяжничеству. Высказаться «против течения» означает вступить в конфронтацию с коллегой или приятелем или вообще сместить негласное равновесие существующих мнений. Внести раскол в сложившуюся корпорацию с ее устоявшейся системой ценностей, незримых горизонтальных связей, сдержек и противовесов. Проще и комфортнее смолчать. Хотя честнее было бы прямо в глаза высказать суждение, что книга, монография, статья или иное научное достижение, исполненное имярек, есть, в сущности, полная или частичная «белиберда», и тем самым нажить себе смертельного ненавистника до конца дней и репутацию врага общества. Лицемерные комплименты у нас ценят значительно выше свободы слова и независимости мнений.

Впрочем, я отклонился в сторону. Вернемся же к картине Малевича. Она стоит того, чтобы заняться ей поподробнее. Ничего подобного публика еще не видела. Это настоящий шедевр последнего периода творчества художника, повторю я вслед за организаторами экспозиции. И задумаюсь про себя: «А если бы эту картину написал не Казимир Малевич, но какой-то другой, совсем неизвестный нам или прочно забытый, художник, то неужели наше мнение о ней радикально изменилось бы?»

С учетом вышеописанных корпоративных или групповых ценностных ориентиров и коллективной идентичности, скорее всего, да. Неужели ценность художественного произведения, его эстетическая и историческая значимость определяются не имманентными ему свойствами, а набором социальных и корпоративных клише, подстраивающих картину под свои тактические нужды, а потом выбрасывающих ее за ненадобностью из зоны своего внимания? В музей, на склад, на свалку, в чулан…

Казимир Малевич (?). Портрет Елизаветы Яковлевой

С глаз долой, из сердца вон?! Пока оставим этот вопрос без ответа, но лишь для того, чтобы вернуться к нему немного позднее.

Вот что пишет об этой работе куратор московской выставки — один из крупнейших в мире специалистов в области изучения творчества и биографии Казимира Малевича — Александра Семеновна Шатских:

Из шедевров позднего периода, когда художник возвратился к живописи, будут «Три фигуры в поле» (конец 1920-х) из собрания Дудаковых. А также замечательный портрет Елизаветы Яковлевой (1932) из Голландии, который был на выставках всего раза два-три, а в России вообще впервые. Елизавета Яковлева была другом семьи, художником-бутафором, она погибла в блокаду. Портрет, написанный авангардистом, мы покажем в особом сюжете, который возможен только у нас на выставке: вместе с единственной ее сохранившейся работой — портретом Людмилы Богдановой, племянницы Малевича [30].

Есть смысл обратить внимание на мастерское использование в этой фразе эффекта эксклюзивности, основанного на принципе товарного дефицита. Вербальная конструкция «только у нас» имплицитно содержит в себе, помимо удостоверения уникальности и возможности приобщения к группе счастливчиков, греющихся в лучах чужой славы, еще и вопрос: «Что же потеряет человек, лишив себя приобщения к такому редкому объекту, как недавно обнаруженная картина Малевича?» Но редко кто продолжает логическую цепочку дальше. А что происходит с человеком (или группой людей), становящимся жертвой лукавого обмана или невольной ошибки? И чем тогда оборачивается иллюзия эксклюзивности для них и для «рекламного агента»?