Владимир Пятницкий - «Лев Толстой очень любил детей...»

22 июля 1856 года Некрасов написал Л. Толстому: «Особенно мне досадно, что Вы так браните Чернышевского. Нельзя, чтоб все люди были созданы на нашу колодку». Это было ответом на письмо Толстого от 2 июля, где он писал про Чернышевского так: «…Теперь срам с этим клоповоняющим господином». (Подробнее см. Луначарский А. В. Чернышевский и Толстой (К юбилею Чернышевского) // Вечерняя Москва, 1928, № 166, 19 июля; Николаев М. П. Л. Н. Толстой и Н. Г. Чернышевский. Приок. кн. изд-во, 1978).

В самиздатовских перепечатках «ошибка» Помялович/Григоровский обычно оказывается исправленной. «Албанский» язык последней фразы бывает более литературным: «Все писатели хорошие, а Толстой хамм. Потому что графф».

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 10 (стр. 21)

Гоголь читал драму Пушкина “Борис Годунов” и приговаривал: — “Ай да Пушкин! Действительно, сукин сын!”

Напомним источник этой фразы: «Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши, и кричал, ай да Пушкин! ай да сукин сын!» (Из письма А. С. Пушкина П. А. Вяземскому, 7 ноября 1825).

Между прочим, второе публичное чтение «Бориса Годунова» Пушкиным состоялось как раз в доме Вяземского 20 сентября 1826 года. (См. Богаевская К. Первые чтения «Бориса Годунова» // Наука и жизнь. 1972, № 10. С. 46–48).

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 11 (стр. 22)

Достоевский пошел в гости к Гоголю. Позвонил. Ему открыли. “Что вы, — говорят, — Федор Михайлович, Николай Васильевич уж лет пятьдесят как умер”.

“Ну и что же, — подумал Достоевский, царство ему небесное, — я ведь тоже когда-нибудь умру”.

Как написано у Булгакова: «Протестую, — горячо воскликнул Бегемот. — Достоевский бессмертен!» («Мастер и Маргарита»).

Гоголь умер в 1852 году, а Достоевский спустя 29 лет после него в 1881 году, т. е. визит спустя пятьдесят лет нереален. Если помнить эти цифры, эпизод приобретает макабрическую потусторонность (как и прочие анекдоты про Достоевского в этом цикле). Любопытно, что в версии самиздата эти невозможные 50 лет бывают исправленными на реалистичные 15.

Еще это аллюзия, быть может, на эпизод из пушкинского «Гробовщика»: «— А приходили ко мне от покойницы Трюхиной? — Покойницы? Да разве она умерла? — Эка дура! Да не ты ли пособляла мне вчера улаживать ее похороны? — Что ты, батюшка, не с ума ли спятил, али хмель вчерашний еще у тя не прошел? Какие были вчера похороны? Ты целый день пировал у немца, воротился пьян, завалился в постелю, да и спал до сего часа, как уж к обедне отблаговестили. — Ой ли! — сказал обрадованный гробовщик. — Вестимо так, — отвечала работница. — Ну, коли так, давай скорее чаю да позови дочерей».

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 12 (стр. 23)

У Лермонтова было много собак, а одна — лучше всех. Он хотел ее выучить всяким штукам и подарить Пушкину. Целый день, бывало, кричит: “Тубо! Пиль! Апорт!” Собака воет — ужас!

Раз выглянул в окно, а там вся компания — и Гоголь, и Толстой, и Достоевский, и Тургенев. Стоят, слушают. Подходит городовой. “Что, — спрашивает, — за шум из сей квартиры?” “А это, — они ему, — это, изволите видеть, Лермонтов собаку учит, хочет Пушкину подарить”.

Лермонтов расстроился и… (см. рис.)

Исторических подтверждений любви Лермонтова к собакам не найдено. Поскольку Лермонтов в цикле анекдотов выведен в амплуа комического военного, здесь также стоит вспомнить картину Павла Федотова «Анкор, еще анкор!», про офицера, от скуки дрессирующего пса. Об отношении же к собакам Пушкина, например, оставил сообщение его друг Соболевский, у которого поэт жил в Москве: «Вот где стояла кровать его, на которой подле него родила моя датская сука, с детьми которой он так нежно возился и нянчился впоследствии» ( Вацуро В. Э. А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1985, Т. 2. С. 13).

«Тубо! Пиль! Апорт!» — обычный набор французских приказов для дрессировки собак. См., например, употребление у Лескова в «Очарованном страннике». Или, например, в журнале «Эпоха», издаваемом семейством покойного Достоевского, в рассказе, написанном от лица черного пуделя: «Я до того понял магическое значение слов: cherche, тубо, пиль, apporte , что не только обходился без арапника, но предупреждал уже движение ошейника и по одному скрипу блока догадывался, чего от меня хотели». ( Милюков А. П. Посмертные записки одного скитальца // «Эпоха». Петербург, 1864. № 8. С. 48).

Поскольку анекдот заканчивался рисунком с разбегающимися писателями, в версии машинописного самиздата он тоже выбрасывался.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 13 (стр. 26)

Лев Толстой очень любил детей. Утром проснется, поймает какого-нибудь, и гладит по головке, пока не позовут завтракать.

Д.-М.:«А еще, когда мы начали ездить к друзьям в Переделкино, мне рассказали такую историю про Корнея Чуковского. К нему приводили в гости детей, он с ними долго играл, был ласков. Когда детей уводили, он кричал: “Зачем вы их привели? Я на них зря время потратил. Я детей не люблю! Я детьми ин-те-ре-су-юсь!”»

В самиздате «какого-нибудь» превращается в грамотную форму «кого-нибудь».

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 14 (стр. 27)

Тургенев мало того, что от природы был робок, его еще Пушкин с Гоголем совсем затюкали. Проснется ночью и кричит: “Мама!” Особенно под старость.

Тургенева затюкали, конечно, не покойные коллеги, а именно мать, не зря писатель сделал ее прототипом злодейки-барыни в «Муму». Мать писателя скончалась в 1850 году, ее смерть предоставила ему финансовую и, главное, психологическую свободу.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 15 (стр. 28)

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, пришел к Пушкину и позвонил. Пушкин открыл ему и кричит: “Смотри-ка, Арина Родионовна, я пришел!”

Во взрослом возрасте Пушкин жил в Москве очень недолго, наездами: в доме Вяземского, в домике на Старом Арбате (после венчания, февраль — май 1831), у С. А. Соболевского на Собачьей площадке и в квартире П. В. Нащокина в Воротниковском переулке. Фактически «у себя», а не в гостях у друзей, Пушкин жил в Москве только в 1831 году.

Арина Родионовна умерла в 1828 году в Петербурге, в доме сестры Пушкина Ольги.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 16 (стр. 29, 30)