Владимир Пятницкий - «Лев Толстой очень любил детей...»

В версии самиздата французское выражение («Я вас люблю») выкидывают целиком.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 32 (стр. 52)

Однажды у Достоевского засорилась ноздря. Стал продувать — лопнула перепонка в ухе. Заткнул пробкой — оказалась велика, череп треснул. Связал веревочкой — смотрит, рот не открывается. Тут он проснулся в недоумении, царство ему небесное.

История вдохновлена созданием масок писателей из папье-маше, которыми авторы занимались всей семьей (подробней см. стр. 61). См. также в «Братьях Карамазовых»: «Приедешь в Париж, он осмотрит нос: я вам, скажет, только правую ноздрю могу вылечить, потому что левых ноздрей не лечу, это не моя специальность, а поезжайте после меня в Вену, там вам особый специалист левую ноздрю долечит».

Здесь почему-то хочется напомнить легенду о том, как в 1931 году при перенесении праха Гоголя из Даниловского монастыря на Новодевичье кладбище выяснилось, что его черепа в гробе нет. По слухам, его украли во время реставрации могилы в 1909 году, однако, скорей всего, останки просто переместились из-за подвижек почвы. (См. Лидин В. Г. Перенесение праха Гоголя // Российский архив: (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.) М., 1991. Вып.1. С. 243–246; также Ястржембский Д. А., Шокарев С. Ю. Тайна головы Гоголя // Гоголь в Москве. М., 2011. С. 293–310). Из-за переноса этого захоронения уже Булгаков смог «переодеться» Гоголем: брошенный надгробный камень с могилы Гоголя увидела вдова Булгакова и добилась его установки на могиле мужа.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 33 (стр. 53)

Лев Толстой очень любил детей и писал про них стихи. Стихи эти списывал в отдельную тетрадку. Однажды после чаю подает эту тетрадку жене: “Гляньте, Софи — правда, лучше Пушкина?” — а сам сзади костыль держит. Она прочитала и говорит: “Нет, Левушка — гораздо хуже. А чье это?” Тут он ее костылем по башке — трах! С тех пор во всем полагался на ее литературный вкус.

Несколько стихотворений Льва Толстого сохранились. Например, стихи-сказка «Дурень» (1875), начинающиеся строками: «Задумал дурень / На Русь гуляти, / Людей видати, / Себя казати» ( Толстой Л. Н. Азбука графа Л. Н. Толстого. СПб, 1872. С. 99). Еще есть «Песня про сражение на р. Черной 4 августа 1855 г.»: «Как четвертого числа / Нас нелегкая несла / Горы отбирать. / Барон Вревский генерал / К Горчакову приставал, / Когда подшофе… и т. д.». ( Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений в 90 т. М., 1935. Т. 4. С. 307–308). Любопытно, что «Казаков» он сначала задумывал как поэму, но потом передумал (к счастью).

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 34 (стр. 54)

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришел в гости к Вяземскому. Выглянул случайно в окно и видит — Толстой Герцена костылем лупит, а кругом детишки стоят, смеются. Он пожалел Герцена и заплакал.

Тогда Вяземский понял, что перед ним не Пушкин

Гоголь в массовой памяти отличается слезливостью. Благодаря ему возникло выражение «невидимые миру слезы» (исходно «видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы», «Мертвые души», т. I, гл. 7). Вот и Луначарский пишет: «О чем же плакал Гоголь? Он плакал об извращении человека, о превращении человека в урода породы человеческой, общества человеческого — в сложную комбинацию целых серий разнообразных уродливых масок». ( Луначарский А. В. Что вечно в Гоголе. «Правда», 1927, № 52, 4 марта).

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 35 (стр. 56, 57)

Однажды Гоголь написал роман. Сатирический. Про одного хорошего человека, попавшего в лагерь на Колыму. Начальника лагеря зовут Николай Павлович (намек на царя). И вот он с помощью уголовников травит этого хорошего человека и доводит его до смерти. Гоголь назвал роман “Герой нашего времени”. Подписался: “Пушкин”. И отнес Тургеневу, чтобы напечатать в журнале.

Тургенев был человек робкий. Он прочел роман и покрылся холодным потом. Решил скорее все отредактировать. И отредактировал.

Место действия он перенес на Кавказ. Заключенного заменил офицером. Вместо уголовников у него стали красивые девушки, и не они обижают героя, а он их. Николая Павловича он переименовал в Максим Максимыча. Зачеркнул “Пушкин”, написал “Лермонтов”. Поскорее отправил рукопись в редакцию, отер холодный пот и лег спать.

Вдруг посреди сладкого сна его пронзила кошмарная мысль. Название! Название-то он не изменил! Тут же, почти не одеваясь, он уехал в Баден-Баден.

Д.-М.:«Примерно так мы представляли работу издательств…» (напомним, что оба соавтора работали журнальными и книжными иллюстраторами).

Тургенев в данном анекдоте выступает в роли издателя журнала, чем он не был знаменит (в отличие от Некрасова с «Современником» и Герцена с «Колоколом»). Зато в 1856 году Тургенев в качестве редактора подготовил сборник Фета, на что поэт потом горько жаловался. Фет не мог сопротивляться нажиму Тургенева, и поэтому, по его словам, «издание из-под редакции Тургенева вышло настолько же очищенным, насколько и изувеченным». Впрочем, без правки Тургенева строка «Шопот, робкое дыханье» звучала как «Шепот сердца, уст дыханье». Тургенев же свою редактуру ценил высоко, говоря, что «(я) Фету вычистил штаны…». (См. Ранчин А. Еще раз о тургеневской редактуре стихотворений Фета. Несколько полемических замечаний. Вопросы литературы. 2009. № 1. С. 208–220). Редактировал он и стихи Тютчева, и за эти исправления литературоведы его тоже очень критикуют ( Благой Д. Д. Тургенев — редактор Тютчева // Тургенев и его время. М.; Пг., 1923).

«Герой нашего времени» публиковался по частям, три из них были напечатаны в трех номерах «Отечественных записок» 1839–1849 годов. В тот период издателем журнала был Андрей Краевский.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 36 (стр. 58)

Лермонтов любил собак. Еще он любил Наталью Николаевну Пушкину. Только больше всего он любил самого Пушкина. Читал его стихи и всегда плакал. Поплачет, а потом вытащит саблю и давай рубить подушки! Тут и любимая собака не попадайся под руку — штук сорок так-то зарубил!

А Пушкин ни от каких стихов не плакал. Ни за что.

Пушкин сказал Погодину: «Я не плакал с тех пор, как сам сочиняю», — заплакав по прочтении двух действий погодинской трагедии «Марфа-Посадница». По крайней мере, Погодин так записал в своем дневнике за 14 мая 1830 года. Еще Погодин отметил, что Пушкин от восторга целовал и жал ему руку. «Такая похвала чуть-чуть доставляет мне удовольствие», — скромно добавляет Погодин в конце записи (А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1982. Т. 2. С. 29).