Владимир Пятницкий - «Лев Толстой очень любил детей...»

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 37 (стр. 60 )

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, сверху нацепил львиную шкуру и поехал в маскарад. Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, увидел его и кричит: “Спорим — это Лев Толстой! Спорим — это Лев Толстой!”

Ср. с эпиграммой Пушкина Ex Ungue Leonem: «…Он по когтям узнал меня в минуту…»

Пушкин маскарады любил, но какие костюмы он на них надевал — неизвестно; в одной мемуарной записи упоминается домино и маска. Также Пушкин сочинял стихи для маскарадов, например, «Циклоп», написанный для Е. Ф. Тизенгаузен, выступавшей в костюме циклопа на маскараде в Аничковом дворце 4 января 1830 года, когда все участники должны были выступить со стихотворным приветствием императорской чете. ( Лямина Е. Э., Самовер Н. В. Поэт на балу. Три маскарадных стихотворения 1830 года // Лотмановский сборник. Вып. 3. ОГИ, 2004. С. 141–176).

Гоголь в России великосветские маскарады, видимо, никогда не посещал, зато бывал на карнавалах в Италии, которые имели характер всеобщего празднования: «Теперь время карнавала: Рим гуляет напропало. Удивительное явление в Италии карнавал, а особенно в Риме, — все, что ни есть, все на улице, все в масках. У которого же нет никакой возможности нарядиться, тот выворотит тулуп или вымажет рожу сажею. (…) Слуги, кучера — все в маскарадном платье. В других местах один только народ кутит и маскируется. Здесь все мешается вместе. Вольность удивительная, от которой бы ты, верно, пришел в восторг. Можешь говорить и давать цветы решительно какой угодно. Даже можешь забраться в коляску и усесться между ними. Коляски все едут шагом» (Из письма А. С. Данилевскому 2 февраля 1838 г.).

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 38 (стр. 61)

Гоголь только под конец жизни о душе задумался, а смолоду у него вовсе совести не было. Однажды невесту в карты проиграл. И не отдал.

Гоголь никогда не был женат или помолвлен. Считается, что он был сильно влюблен в Екатерину Михайловну Хомякову, жену философа и сестру Языкова. Ее ранняя смерть стала для него сильным ударом, он умер спустя месяц.

Не имел Гоголь, в отличие от многих коллег, проблем с азартными играми. В молодости он играл в бостон, если дома не хватало партнера, однако, как вспоминала его мать, «он никогда не любил карт, а впоследствии времени и в руки их не брал». ( Вересаев В. В. Гоголь в жизни. Ч. 1. М., 2018. С. 49). Иногда лишь играл на бильярде, но плохо (по свидетельству С. Т. Аксакова).

Проигрыш невесты (жены) в карты — см. «Тамбовская казначейша» Лермонтова. Реальная история с проигрышем М. Г. Голицыной (1772–1865) ее первым мужем А. Н. Голицыным второму Л. К. Разумовскому произошла около 1799–1802 года.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 39 (стр. 62)

Однажды Чернышевский видел из окна своей мансарды, как Лермонтов вскочил на коня и крикнул: — “В Пассаж!” — “Ну и что же, — подумал Чернышевский, — Вот, Бог даст, революция будет, тогда и я так-то крикну!” И стал репетировать перед зеркалом, повторяя на разные манеры: — “В ПАССАЖ! — В Пассаж! — В пасСАЖ!!! — в ПаССССажжжж… в па…ССаАаАа!!! Ж!!! — — — ВВввввВПассажвпассажвпассажвпассажвпассажжжжЖЖ!

Д.-М.:«Роман Чернышевского “Что делать?” тут процитирован, потому что я его жутко любила».

В этом романе Рахметов и неназванная по имени вдова («дама в трауре») влюбляются друг в друга, однако не могут быть вместе, поскольку ему сначала надо сделать революцию. Последний эпизод романа начинается строкой: «— В Пассаж! — сказала дама в трауре, только теперь она была уже не в трауре: яркое розовое платье, розовая шляпа, белая мантилья, в руке букет». Из цвета наряда следует, что она счастлива в любви, т. е. революция уже свершилась.

Пассаж (Невский проспект, 48) — знаменитый магазин в Петербурге, ставший своего рода символом города. Достоевский написал про него рассказ «Крокодил» — о заживо проглоченном в Пассаже чиновнике (возможно, сатира на Чернышевского).

В версии самиздата «Пассаж» иногда пишется с маленькой буквы, таким образом, становится непонятным, что речь идет о конкретном месте. И, разумеется, исчезает вся роскошь последнего абзаца, который может сократиться до 3–4 повторов.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 40 (стр. 63)

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришел в гости к Державину, Гавриле Романычу. Старик, уверенный, что перед ним и впрямь Пушкин, сходя в гроб, благословил его.

Напоминаем строки «Старик Державин нас заметил / И, в гроб сходя, благословил» («Евгений Онегин», 8, II). Реальный эпизод присутствия Державина на экзамене в Царском Селе (8 января 1815), известный по мемуарам, также подробно описан в «Пушкине» Тынянова и изображен на картине Ильи Репина.

Державин умер в 1816 году — маленький Гоголь, родившийся в 1809 году, тогда жил в родном доме в Миргородском уезде.

В версии самиздата отчество Державина исправляют на «грамотный» манер.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 41 (стр. 64, 65)

Счастливо избежав однажды встречи со Львом Толстым, идет Герцен по Тверскому бульвару и думает: — “Все же жизнь иногда прекрасна”. Тут ему под ноги — огромный черный котище — и враз сбивает с ног! Только встал, отрясает с себя прах — налетает свора черных собак, бегущая за этим котом, и вновь повергает на землю. Вновь поднялся будущий издатель “Колокола” — и видит: навстречу на вороном коне гарцует сам владелец собак, поручик Лермонтов. “Конец, — мыслит автор “Былого и дум”, — сейчас они разбегутся, — и…” Ничуть не бывало. Сдержанный привычной рукой, конь строевым шагом проходит мимо, и только, почти уже по миновании Герцена, размахивается хвостом и — хлясь по морде! Очки, натурально, летят в кусты. “Ну это еще полбеды”, — думает бывший автор “Сороки-Воровки”, отыскивает очки, водружает себе на нос — и что видит посреди куста? Ехидно улыбающееся лицо Льва Толстого! Но Толстой ведь не изверг был. “Проходи, — говорит, — проходи, бедолага”, — и погладил по головке.

Еще немного про взаимоотношения Герцена и Толстого: самым ранним свидетельством отношения Толстого к Герцену является воспоминание Г. П. Данилевского о конце 1850-х годов. «Граф Л. Н. Толстой, как теперь помню, вошел тогда в гостиную хозяйки дома во время чтения вслух нового произведения Герцена. Тихо став за креслом чтеца и дождавшись конца чтения, он сперва мягко и сдержанно, а потом с такой горячностью и смелостью напал на Герцена и на общее тогдашнее увлечение его сочинениями, и говорил с такой искренностью и доказательностью, что в этом семействе впоследствии я уже не встречал изданий Герцена». ( Гусев Н. Герцен и Толстой // Литературное наследство. Т. 41–42. М., 1941. С. 505).