Жанна Марфина - Дневники сепаратистов

Если бы я знала тогда, чего мне это будет стоить! А. обвинил меня в предательстве, в том, что я думаю только о себе. Постоянные обвинения, недоверие со стороны любимого, ежедневные «псевдоновости» на украинских каналах и самобичевание за два месяца довели меня до того, что я практи чески перестала есть, плохо спала и была готова на все, лишь бы покинуть Украину и жить вместе со своим таким предусмотрительным мужчиной. «А ведь он мне говорил, что так будет… он предупреждал… Это я, глупая, ничего не могу просчитать, обдумать». А я всего лишь слушала сердце…

И так, первого сентября я отправилась в Белгородскую область, на «вражескую» территорию, дабы морально и всеми силами поддержать любимого. Не буду описывать всего, что пришлось мне пережить за последующие полтора месяца. Скажу лишь одно: так тяжело и больно мне еще не было никогда. Я слышала про рак, но не думала, что мне придется с ним столкнуться лицом к лицу. То чувство, когда каждую секунду нужно быть готовым, что человек умрет.

Полтора месяца мама А. умирала у меня на руках. Готовка, купание, умывание, укол, поддержка, прием пищи, таблетка, снова укол… Дальше было хуже: галлюцинации, бессонные ночи, стоны, хоспис и запах гниющей плоти, который преследует тебя, куда бы ты не пошел. За это время мама парня стала мне родной, близкой, но свекровью она мне так и не стала…

8 октября, 9 часов утра — мне позвонила мама и сообщила, что ночью умер дедушка. «В обед похороны», — слышу я на втором конце трубки и интуитивно ощущаю, как медленно сползаю на пол по стеночке.

10 октября, 11 часов ночи — я немного задремала, но резко проснулась и увидела, что мама открыла глаза (она их уже дня 4 не открывала). Чутье подсказало: «Ну вот и все». Целый час я с ней говорила и успокаивала, слушая ее прерывистое дыхание. Взгляд в никуда и лишь одна слеза от бессилия и страха. «Не бойтесь, я рядом, я здесь», — повторяла я, пока сердце ее не остановилось. «23.50», — медсестра констатировала время смерти…

А потом все просто начало рушится. Боль, ложь, предательство, спиртное, антидепрессанты… И, в конце концов, все оказались на своих местах: парень, как и собирался, остался в России, а я, как и собиралась, вернулась в родной город Луганск защищать родные стены университета.

За это время многое изменилось: человеческие ценности сменили свою полярность, стремления изменили свой вектор, приоритеты были пересмотрены. За это время я тоже изменилась: трудности не сломали меня, а наоборот сделали сильнее. Теперь я точно знаю, что нахожусь на своем месте и не сдвинусь с места до тех пор, пока мой родной город и родной университет не восстанут, как феникс из пепла! Я уверена, что именно сейчас через беды и испытания жизнь расставляет всех на свои места, ведь у каждого из нас своя роль, предначертанная судьбой. И как бы тяжело не было, мы справимся и победим, как тогда, в далеком 45-м!

ВИКТОРИЯ

Мы жили в Новосветловке…

Война…Сколько боли в этом слове. Раньше я и предположить не могла, что нас застанет такое жестокое время. Еще год назад все было хорошо: я беззаботно жила, училась, помогала родителям, няньчила младшую сестру… И вот настал июнь. В Станице грохотали танки и БТРы, все громче и громче были слышны выстрелы из тяжелого оружия…Отец успокаивал: «Это очень далеко, дочка, у нас все будет хорошо!». Мы жили в Новосветловке…

Но однажды ночью мы с мамой и сестренкой ужаснулись… Это было что-то очень страшное, окна дрожали от взрывов. Было 11 часов ночи… Нам позвонил папа, в телефоне были слышны звуки сирены — в Луганске началась массовая паника… На следующий день мы с сестрой сидели дома, забежала мама вся в слезах со словами: «В папину работу попал снаряд, он бежит домой». Еще за месяц до этого мы решили собрать все самое необходимое, как будто чувствовали беду… Спустя час в дом забежал отец, в дрожащих руках он держал осколок от снаряда. В этот день мы уже не успели уехать. На следующий день, 7 июля, в час дня папа отвез нас с мамой и сестрой в Луганск.

Я не смогу передать то чувство, которое испытала, когда брала свои вещи, проходила по своим комнатам, запоминая запах своего родного дома… Мы уехали. Выезжая из поселка, я запоминала каждый его уголок, тогда еще целые дома и улицы, церковь с еще ярко-золотым куполом. Мы ждали прибытия автобуса в направлении Луганск-Новопсков, чтобы уехать к родственникам. Автобус прибыл… Толпа людей бросилась заносить сумки. Водитель приказал выходить посторонним людям — автобус отправляется… Папа прикоснулся рукой к окну и прошептал: «Все будет хорошо, через неделю я вас заберу…» Все 6 часов езды я плакала, не могла смириться с мыслью о том, что нас скоро настигнет война…

Приехав к родственникам, я все еще мысленно была дома, каждый день мы созванивались с папой и дедушкой. До 4 августа. В этот день по всему поселку выключили свет и резко пропала связь. Больше двух недель у нас не было никаких вестей об отце. В Новосветловке во время войны оставалось не более 200 человек… Все остальные разъехались. Я не находила себе места.

Спустя две недели раздался звонок на стационарный телефон. Это звонил папа… Было слышно лишь обрывки слов, но мы услышали четко: «К нам ворвалась национальная гвардия, в поселке идут жестокие бои…» Я не знала что делать, не могла понять происходящего и винила себя в том, что не уговорила папу поехать с нами.

Навсегда я запомнила и 13 августа. Каждый вечер по новостям показывали въезд в мой поселок: вместо таблички «Новосветловка», висела надпись «Зона». Показывали трупы заживо закопанных людей, заживо сгоревших детей, тела которых были присыпаны землей… Я ужаснулась от увиденного, не могла поверить, что это произошло именно у нас… Все больше и больше информации я узнавала из социальных сетей, смотрела множество фотографий и комментариев.

28 августа мне позвонила подруга и сказала: «Твой папочка жив, он пытается выехать из Новосветловки». Мы с мамой с нетерпением ждали его приезда, и вот настал этот долгожданный момент: хромая, зашел папа, ноги его были опухшие, от того, что быстро запрыгивал в подвал. Мы набросились на него. Наши разговоры длились всю ночь, он рассказывал всю страшную правду и постоянно повторял: «Поселка больше нет».

Я много раз прослушивала записи с папиного телефона, где были записаны взрывы града и другого оружия, но я по-прежнему не хотела верить, что моего поселка больше нет… В Новосветловке около 200 домов сгорели и были задеты снарядами, еще столько же полностью уничтожено. Больше месяца мы вынуждены были жить в Старобельске, а 23 сентября поехали домой.