Артур Дойль - Опасная работа

В 1891 г. Конан Дойл возвращается в Лондон и, после короткого периода обучения в Вене и Париже, начинает практиковать уже как врач-офтальмолог. Не бросая медицинскую карьеру, он продолжает и сочинительство, не прекращая литературные опыты даже в период учебы. Он решает еще раз попытаться счастья с Шерлоком Холмсом, теперь избрав форму рассказа. Публикация в июльском и августовском номерах «Стрэнд Мэгазайн» первых двух рассказов становится литературной сенсацией, что толкает Конан Дойла на то, чтобы оставить медицину и всецело посвятить себя литературе. Но даже получив признание, он не перестает возвращаться мысленно к Арктике. «Что за удивительный климат в тех краях, – восторгается один интервьюер после беседы с ним. – Мы здесь и понятия не имеем о его достоинствах. Дело не в холодной температуре, а в совершенной чистоте воздуха. Думаю, с течением времени Север превратится в здравницу мирового значения. В места, на тысячи миль удаленные от дыма и гари, потянутся больные и инвалиды за воздухом несравненной чистоты, чтобы поправлять здоровье и набираться сил в чудодейственной и целительной атмосфере Арктики».

Конан Дойл использовал обретенную популярность для пропаганды своих взглядов. В очерке «Обаяние Арктики», появившемся в журнале «Айдлер» («Бездельник») в июле 1892 г., он продолжил популяризировать идею, высказанную перед слушателями его портсмутской лекции, – о выборе правильного пути к Северному полюсу, вызвав горячее одобрение норвежского исследователя Вильяльмура Стефансона, ставшего потом его верным другом на всю жизнь. «Конан Дойл не только превосходит мужеством Ватсона, а добротой Холмса, он еще и мягче сэра Найджела и чудесно сочетает в себе черты положительных и благородных своих персонажей», – писал Стефенсон 3 мая 1922 г. в статье в журнале «Аутлук» («Взгляд»).

«Мой дорогой Стефансон, – писал Конан Дойл в 1920 г. под конец своего турне по Австралии, в ходе которого им был прочитан ряд лекций по спиритуализму, – как разнятся наши интересы! Вас занимают северные олени, меня же – бесплотные души, но оба мы – части единого и великого целого». Не совсем ясно, разделял ли Стефенсон взгляды Конан Дойла по части спиритуализма, но то, что оба они видели друг в друге целеустремленных и не ведающих страха исследователей неизведанных областей, не подлежит сомнению.

Пять лет спустя Конан Дойл делится личными впечатлениями о «Жизни на гренландском китобойном судне» в очерке, напечатанном в «Стрэнд Мэгэзин» в январе 1897 г. Там он рассказывает о том, как боксировал со стюардом Джеком Лэмом, и о том, как Лэм в разговоре с первым помощником Маклином назвал Конан Дойла лучшим из докторов, когда-либо служивших на «Надежде» – за то, что тот сумел подбить ему, Лэму, глаз.

Переработанный очерк этот, вошедший в 1924 г. как глава в автобиографию Конан Дойла, получил широкую известность в англоязычных странах. Дома же на него отозвался «Питерхед Сентинел»:

«Несомненно, доктору Конан Дойлу будет интересно узнать, что оба они, Колин Маклин и Джек Лэм, живы. Первый из них вернулся из китового похода в прошлом ноябре. Участвовал он в походе в качестве помощника капитана китобойного судна из Данди. Он по-прежнему крепок и полон сил, но подумывает оставить промысел, так как глаза начинают ему изменять и видит он не так четко, как это было в 1880-м. Он сохранил самые добрые воспоминания о докторе-боксере и с легкостью нашел его и других членов экипажа на снимке из „Стрэнд Мэгэзин“, который мы ему показали. Физические данные доктора и его выносливость он оценивает столь же высоко, сколь и доктор – соответственные качества Маклина, хотя об умении Конан Дойля перепрыгивать со льдины на льдину Маклин и отзывается весьма скептически. Что же до Джека Лэма, сладкоголосого тенора и неуемного драчуна, предположения Конан Дойла касательно него оказались верны. Несомненно, что Гренландия ему теперь, как и бывшему судовому врачу Конан Дойлу, является лишь в мечтах, так как он вернулся к прежней профессии. Теперь он старший пекарь Ее величества и следует за ней, сопровождая ее повсюду. Если доктору Дойлу случится навестить Дисайд-Хайлендс осенью, а еще лучше – на часик другой заскочить в Виндзор в семейное гнездышко Джека Лэма, он сможет возобновить знакомство со старым своим приятелем. Несомненно, что Джек Лэм за эти годы пополнил свой певческий репертуар рядом новых чувствительных и патетических песен, но он будет рад вспомнить старое доброе время и исполнить „Морские волны светят мне улыбкою твоею“, а также „Мы встретимся у райских врат с тобой, моя красотка“. Не исключено, что его можно будет уговорить и на новый боксерский поединок».

Конан Дойл нередко касался темы Арктики в своих публичных выступлениях – об этом упоминает пресса того времени. Но даже когда в номере «Дейли Мэйл» от 23 января 1900 г., опубликовавшем отчет об обеде в Авторском клубе, устроенном в честь отбытия Конан Дойла на бурскую войну в качестве военного врача, Арктика и не была упомянута, последовал отклик от человека, знавшего эту сторону деятельности Конан Дойла – письмо от Джеймса Брауна, члена Корпорации корабелов:

«Хоть Вам это и неведомо, но я много слышал и читал о вас. Будучи старым питерхедским мореходом, я знал капитана Джона Грея, помощника Колина Кэмпебелла (sic!) и всех других, кто был на «Надежде» в то время, когда вы ходили на ней доктором. Я и служил со многими из них. Я прочел в „Дейли Мэйл“ о вчерашнем ужине в Авторском клубе в вашу честь и осмеливаюсь теперь написать вам, чтобы пожелать попутного ветра и благополучного возвращения!»

Конан Дойл вспомнил, что автор письма являлся капитаном «Недосягаемого» в 1896 году, когда судно это доставило обратно в Норвегию Фритьофа Нансена после его неудачной попытки покорить Северный полюс. Письмо это Конан Дойл сохранил в своем архиве вместе с письмом, полученным им от Джека Лэма.

Арктический опыт проник и в рассказы о Шерлоке Холмсе, проявляясь в многочисленных появлениях моряков, упоминаниях кораблей и всего, что связано с мореплаванием в его рассказах. «Никто не мог бы вскарабкаться по этой веревке, разве что акробат или же моряк, и никто, кроме матроса, не мог бы завязать такие узлы», – со знанием дела замечает Холмс в одном из рассказов. «Лицо его было худым, смуглым и выражало лукавство, – повествует в другом рассказе Ватсон, а потрескавшиеся руки его как бы складывались сами собой, как это бывает у моряков». В рассказе «Случай с Черным Питером» капитана китобойного судна находят проткнутым гарпуном, «точь-в-точь жук, наколотый на картонку».

В описании мерзавца-китобоя Питера Кэйри и его деяний отразились не только знания Конан Дойла в области китобойного промысла, но и его осведомленность о давнем соперничестве Питерхеда и Данди за право именоваться центром китобойного промысла. Конан Дойл был всецело за питерхедцев, недаром мерзавец-капитан в рассказе родом из Данди.