Артур Дойль - Опасная работа

Разумеется, объектом китового промысла служит лишь один, и довольно редкий, вид китов. Обычный же полосатик, самый крупных из всех представителей фауны, может перемещать свою восьмидесятифутовую громаду, свою жирную тушу, как ему вздумается, и сколько угодно кружиться и играть вокруг китобойных судов, не опасаясь снарядов более опасных, чем сухарь, которым в него запустит моряк. Такие киты, равно как и родственные им горбатые киты, изобилуют в арктических широтах, и фонтаны воды, которые они выпускают, в ясный день курятся на горизонте, застилая его дымом наподобие дыма фабричных труб в городах. И все же увидеть на глубине, там, где морская зелень переходит в черноту, огромный проплывающий под днищем судна силуэт бывает странно. И странны звуки, которые киты издают, выныривая – звуки, похожие не то на довольное хрюканье свиньи, не то на вой ветра в печной трубе. Быть довольным полосатик имеет все основания, ибо врагов у него, кроме изредка появляющейся меч-рыбы, нет, а мать-Природа, которая, видимо, желая подшутить, снабдила крупнейшего из млекопитающих – настоящего кита – самой узкой из глоток, менее ценному его собрату глотку значительно расширила, что позволяет ему питаться сельдью в свое удовольствие.

Отважный морской охотник, который на всех книжных иллюстрациях стоит на носу, подняв руку с гарпуном и изготовившись для броска, а сзади, за его плечами вьется веревка, отошел теперь в область преданий. В гренландских водах его не встретишь уже лет сто или даже больше, с тех самых пор, как люди поняли, что выстрел и метче, и эффективнее броска. Однако идеалы детства имеют над нами власть, и я думаю, что должно пройти еще не менее столетия, прежде чем картинка с отважным гарпунером исчезнет с книжных фронтисписов, где он по-прежнему все еще бьет гиганта-кита устарелым своим оружием и с дальнего расстояния.

Похожая на гигантский кавалерийский седельный пистолет с мощным обернутым в паклю зарядом в 20 драхм пороху гарпунная пушка – орудие хоть и менее живописно-романтическое, зато надежное.

Однако чтобы целиться из такой пушки, надо обладать особым мастерством. Это легко признать, учитывая, что прикрепленный к снаряду линь может сильно изменять траекторию его полета. Поэтому целиться так трудно, что, по правилам, лодке к киту надо подойти почти вплотную и как бы нависнуть над ним носовой своей частью, гарпунеру же – стрелять непосредственно вниз, посылая в мощную спину животного, в ту часть, что возле хвоста, не только четырехфутовый гарпун с зарядом, но и прикрепленную к нему веревку. Тут животному полагалось бы взмахнуть хвостом, как оно всегда делает на картинках, что было бы крайне неприятно для людей в лодке, но, к счастью, этого не происходит: кит, напуганный или раненый, ничего подобного не делает, напротив, хвост он поджимает совсем по-собачьи и камнем падает на дно. Нос лодки тогда с плеском погружается в воду, гарпунер переводит дух, а команда бота закуривает трубки и для устойчивости покрепче упирается ногами в борта, в то время как по центру бота бежит, разматываясь и устремляясь к его носу линь. Хватает его мили на две, а рядом сторожит второй бот с запасным линем – на случай, если первого не хватит.

И тут стоит сказать об одной серьезной опасности, которая подстерегает китобоев: намокший линь, разматываясь, обычно образует петли и, убегая с лодки вниз, может потянуть за собой и китобоя, если нога того попадет в петлю. Попав в такое лассо, китобой гибнет в пучине, прежде чем его успевают хватиться на боте. Или же петлей может захлестнуть и сам бот, который в таком случае погружается в воду со стремительностью пробкового поплавка на леске, а для того, чтобы выплыть в высоких сапогах китобоя, требуется мастерство незаурядного пловца. Киты нередко мстят подобным образом своим обидчикам. Знаю о несчастье, приключившемся с одним китобоем, нога которого попала в веревочную петлю. Когда линем его потянуло за борт, рулевой с криком: «Господи, Алек тонет!» уже занес руку с топором, чтобы перерубить линь, но несчастный остановил его, ухватив за кисть. «Нет, братец, деньги за жир очень пригодятся моей вдовушке!» – успел сказать он и исчез в пучине.

В деньгах, выручаемых за китовый жир, и заключается секрет бешеного энтузиазма и азарта китобоев. Для того, чтобы получить этот жир, а по возвращении чек за него, они готовы работать без устали буквально день и ночь. Даже новичок-юнга получает свою долю – шиллинг с тонны, что дает ему дополнительные пять фунтов, если добыча составляет сто тонн китового жира. Это можно считать социализмом в действии, при том, что менее демократического сообщества, чем команда китобойного судна, трудно себе представить, – капитан в ней властвует над помощниками, помощники – над гарпунерами, гарпунеры над рулевыми и матросами, разматывающими линь, и так далее по нисходящей вплоть до рядовых матросов, которые, в свой черед, гоняют юнг. Каждый в команде имеет свою долю от денег с жира, и можно себе представить, что ждет незадачливого гарпунера, случайно или по неловкости своей промазавшего мимо цели, какой шквал упреков и проклятий обрушивается на него, какое облако всеобщего осуждения его накрывает.

Мне пришлось быть свидетелем того, как разрыдался закаленный гарпунер, когда по болтающемуся свободно линю он понял, что удар его не достиг цели – ведь моряки Абердиншира, как он знал, мягкостью характера не отличаются.

Хотя за год в ирландских водах и добывают от 20 до 30 китов, нещадное истребление этих животных в прошлом столетии сильно сократило их численность, так что теперь в районе Гренландии обитает не больше нескольких сотен китов, под которыми я разумею китов настоящих, ибо малоценные полосатики, как я уже говорил, водятся здесь в изобилии. Трудно точно подсчитать численность животных, постоянно курсирующих по водным своим маршрутам среди гигантских ледяных полей, но тот факт, что китобоям во время их походов нередко попадается одна и та же особь, служит доказательством ограниченности количества китов в данном ареале. Помнится случай, когда китобоями был замечен кит, имевший характерную особенность – гигантский нарост на хвостовом плавнике. «На этого парня я ходил уже трижды, – сказал капитан, когда мы спустили боты. – В 61-м он от нас улизнул, в 67-м мы его зацепили, но гарпун его не удержал. В 76-м его спас туман. А сейчас готов биться об заклад, что мы его зацапаем». Про себя я подумал тогда, что мог бы биться об заклад, утверждая противоположное, и в предположении своем я оказался прав, ибо и по сей день, насколько я знаю, хвост этой скотины пенит арктические воды.

Никогда не забуду, как впервые увидел настоящего кита, и мое первое впечатление от этой встречи. Кит, которого заметили со смотровой площадки, находился у дальнего края небольшого ледяного поля, и, как только все мы высыпали на палубу, он нырнул. Нового его появления пришлось ждать минут десять, и я отвлекся: отвел глаза от места, где его видели, а взглянуть туда снова меня заставил дружное «ах» всех стоявших рядом. Взглянув, я увидел кита в воздухе. Хвост животного был завернут в кольцо, как это бывает у форели в прыжке, и каждый кусок сверкающего свинцово-серого его тела был виден совершенно отчетливо, так как находился над водой. Мое изумление не удивительно, но так же изумлен был и капитан, который за все тридцать его промысловых экспедиций ничего подобного не видал. Поймав кита, мы обнаружили, что тело его сплошь покрыто красными крабообразными паразитами размером с шиллинг, и решили, что именно они и раздражение кожи от них довели кита до приступа безумия. Представьте себе человека, у которого вместо пальцев с ногтями – плавники, в то время как спину его облюбовали блохи, и вы поймете, что должен был испытывать кит, и посочувствуете ему.