Артур Дойль - Опасная работа

В качестве такового я однажды чуть не погиб – освежевывая тюленью тушу и оступившись, я поскользнулся и упал в воду. Случилось это, когда команда была довольно далеко, и никто из моих товарищей не видел, что произошло. Льдина была настолько гладкой и ровной, что уцепиться мне было не за что, а тело мое в ледяной воде быстро немело, и я его уже не чувствовал. Однако в конце концов я смог ухватить руками мертвого тюленя за его задние ласты, и начался кошмар противоборства: вопрос был в том, кто кого перетянет, либо тюлень вытащит на лед меня, либо я стащу его в воду. Мало-помалу мне удалось упереться коленом о край льдины и выкатиться на лед. Помню, что когда я добрел до судна, одежда моя была тяжелой, как рыцарские доспехи, и, прежде чем разоблачиться, мне надо было растопить шуршащую льдом корку на ней.

Апрельская охота ведется на маток и молодых тюленей, но в мае охотники перемещаются дальше на север к широтам 77-78°, и начинается промысел матерых самцов, бить которых гораздо сложнее. Они звери осторожные, и стрелять их приходится с дальнего расстояния. Потом, уже в июне, сезон тюленьего промысла заканчивается, и суда направляются еще дальше на север к градусам 79-80, излюбленным китами широтам. Там судам предстоит провести месяца три, и если повезет, каждый из них окупит отправку – принесет 300400 процентов прибыли владельцу компании и туго набьет кошелек каждому ее члену и акционеру. Если же добыча окажется скромнее, утешать будет воспоминание о таком спорте, по сравнению с которым меркнут все другие спортивные увеселения.

Мало кто имеет понятие о стоимости каждого кита. Цена взрослого большого кита может достигать двух или даже трех тысяч фунтов. Такая высокая цена в большой степени объясняется высочайшей стоимостью китового уса, продукта редкостного и вместе с тем крайне важного для многих отраслей производства. Цена китового уса имеет тенденцию к постоянному повышению ввиду уменьшения численности китов. К 1880 г. капитан Грей подсчитал, что число китов, плавающих в гренландских водах, то есть на территории в тысячи квадратных миль, в настоящее время, кажется, не превышает и трехсот. Малочисленность китов в этих местах подтверждается и тем, что капитану, например, не раз попадались киты, на которых уже велась охота. Среди последних был кит со странной формы наростом на хвосте, которого капитан помнил с тех пор, когда подростком ходил в море на судне отца. Возможно, не одному поколению китобоев еще предстоит своими глазами увидеть этот хвост и гоняться за ним по морю, учитывая то, что живут киты долго – насколько долго, точно не известно, но во времена, когда принято было на гарпунах ставить штамп с названием судна, из туши добытых китов нередко вытаскивали гарпуны с названиями уже давно забытыми, и можно с уверенностью утверждать, что сто лет для кита не предел.

Преследовать кита – увлекательнейшее занятие. Сидишь ты к нему в лодке спиной и все, что происходит, узнаешь только по лицу рулевого. А он глядит поверх тебя, следя за тем, как туша кита медленно и неуклонно разрезает волны. Время от времени рулевой поднимает руку, давая знак бросить весла, когда кит поводит глазом в сторону лодки и возобновить осторожное преследование, когда кит продолжает путь. Кругом так много плавучих льдин, что если грести потише, то приближение льдин само по себе не заставит кита нырнуть. Вот лодка и ползет, медленно приближаясь, пока наконец рулевой не решает, что теперь можно успеть подойти к киту прежде, чем он нырнет, потому что на то, чтоб сделать движение и нырнуть, огромной туше тоже требуется хоть малое, но время. Ты видишь, как вспыхивают щеки рулевого, видишь блеск в его глазах. «Посторонись, ребята, дай дорогу! Налетай!» Наводится гарпунная пушка. Пена летит из-под весел. Каких-нибудь шесть взмахов весла – и с тяжким глухим звуком нос лодки ударяется обо что-то мягкое, и ты, как и все в лодке, вместе с веслами разлетаетесь в разные стороны. Но на это никто не обращает внимания, потому что, едва лодка коснулась кита, слышится грохот пушки, и вы знаете, что гарпун вонзился прямо в свинцово-серый бок животного. Оно камнем уходит под воду, нос лодки плюхается вниз, и над срединной балкой взвивается красный флажок – знак того, что кита «зацепили», и со свистом стремительно бежит, разматываясь, линь – под сиденьями, между раздвинутых ног гребцов, через носовой выступ.

Есть только одна опасность – при том, что случаи, когда кит бросается на преследователей, крайне редки. Линь замотан очень аккуратно специальным человеком, так называемым мотальщиком, и не должен образовывать петли, но если это все-таки происходит, то в такую петлю может угодить нога или рука кого-нибудь из команды, и в этом случае потерпевший гибнет так быстро, что товарищи его даже не успевают понять, что происходит. Перерубить линь значит потерять добычу, которая находится уже на глубине в сотни фатомов.

«Убери руку, парень! – крикнул один гарпунер, когда его товарищ, заметив, что несчастный уходит под воду, занес над линем руку с топором, – киту этому вдовушка моя будет рада!» Это может показаться грубым бесчувствием, но в подобных словах заключена целая жизненная философия.

Такова работа гарпунера и всей команды бота. Но бить кита вручную, одной только холодной сталью еще интереснее, потому что труднее и дольше. Не меньше получаса охотники подбираются к киту, пока не оказываются от него так близко, что можно добраться рукой до покрытого слизью бока. Судя по всему, кит не очень чувствителен к боли, потому что, прокалываемый длинными пиками, он даже не вздрагивает. Однако инстинкт заставляет его обороняться хвостом от лодки, которая должна держаться сбоку от него, чуть пониже его головы, что безопаснее; совсем избежать опасности все же трудно, так как кит может в панике вздыбить свой гигантский плавник, накрыв им лодку. Одно движение – и лодка с китобоями летит в пучину.

Мне не забыть, как однажды нам пришлось выбираться из-под нависшего над нами гигантского плавника и как каждый загораживался от него рукой, словно мог потягаться с чудовищем, если б тому вздумалось опустить плавник ему на голову! Но кит изнемогал от потери крови, и плавник этот, вместо того, чтобы с силой обрушиться на нас, вдруг начал опускаться в другую сторону, и мы поняли, что кит сдох. С чем сравнить испытанный тогда всеми восторг, и кто согласился бы отдать его в обмен на любую другую спортивную победу?

Нереальная, нездешняя красота Арктики рождает в тебе какое-то особое чувство, и именно поэтому, раз побывав там, ты на всю жизнь привязываешься к этим местам. Большую роль играют белые ночи. Ведь ночью свет здесь лишь чуть приглушен и имеет слегка оранжевый оттенок. Некоторые капитаны, как говорят, по прихоти своей совершенно переворачивают распорядок дня: завтракают ночью, а ужинают в десять утра. Все 24 часа здесь – твои, и можно вертеть ими, как вздумается. Но после месяца или двух глаза начинают уставать от беспрерывного света, и ты по-новому ценишь то умиротворение, которое приносит с собой ночь и ее темнота. Помню, как на обратном пути, на подходе к Исландии я с палубы увидел мерцающую в небе звезду и не мог отвести глаз от этого маленького чуда. Можно сказать, что половину удовольствия от красот природы мы теряем просто из-за того, что привыкли к ним.