Николай Тараканов - Чернобыль: солдаты и генералы

Я вполне ответственно заявляю, что основная тяжесть работы по оценке радиационной обстановки, вплоть до взятия десятков тысяч проб грунта, воды, легла на армию. В этих операциях я много раз лично участвовал и руководил этими работами. Результаты исследований докладывались регулярно шифровками в соответствующие инстанции. Наиболее правдивая и полная карта радиационной обстановки была подготовлена нами.

Однажды на заседании комиссии политбюро в Чернобыле, которое проводил Г. Г. Ведерников, а докладчиком на котором по радиационной обстановке во всем регионе был Израэль, я попытался спросить: почему в докладе дана такая радужная обстановка, мы-то её хорошо знали. Получить ответ я так и не сумел.

И, думается, не случайно. Украинская экологическая ассоциация, как сообщил на третьей сессии Верховного Совета СССР депутат Ю. Н. Щербак, объявила накануне четырехлетия чернобыльской трагедии персона нон грата для Киева т.т. Ильина и Израэля, которые подписали 7 мая того самого черного 1986 года свое заключение о том, что вывоз детей из Киева нецелесообразен (Известия, № 117 от 26 апреля 1990 г.).

А мы в городе по просьбе бывшего Предсовмина Украины А. П. Ляшко брали сотни проб грунта, листвы, воды. Эту операцию мы проводили вместе с офицерами, прилетевшими на вертолетах из Чернобыля, и штабом ГО Украины во главе с генерал-лейтенантом Бондарчуком. Также хорошо помню, как были отсняты на фотографическую пленку зеленые листочки каштанов на Крещатике. Проявили пленку, на ней высветились точки радионуклидов. Потом положили эти же листочки в специальную камеру и через месяц вновь их отсняли. Теперь уже листочки были поражены полностью, будто паутина образовалась от тех точек. Когда капитан 1-го ранга Г. А. Кауров показал негативы А. П. Ляшко, тот ахнул…

16 сентября 1986 года в соответствии с секретной шифровкой за подписью нового начальника оперативной группы МО СССР генерал-лейтенанта Б. А. Плышевского я был вызван на заседание правительственной комиссии. Заседание проходило в рабочем кабинете Б. Е. Щербины, но почему-то в ограниченном составе.

Борис Евдокимович объявил повестку дня и тут же предоставил слово заместителю главного инженера ЧАЭС Самойленко, который обстоятельно доложил о выполненных работах по дезактивации 1-го и 2-го блоков АЭС силами воинов Советской Армии. Затем он перешел к вопросу о состоянии радиоактивного заражения на крышах 3-го блока и трубных площадках главной венттрубы АЭС, где и была сосредоточена большая масса высокорадиоактивных материалов. Но конкретно, когда его спрашивали, какие уровни радиации образовались там и какие ориентировочные объемы материалов сосредоточены, он, конечно, не знал и не мог знать. В эти места, так называемые особо опасные зоны АЭС, не ступала нога человека вплоть до сентября месяца. Правда, когда мы уже приступили к операции в этой зоне, то командир отряда спепдозразведки А. С. Юрченко говорил мне, что в одной из зон они были с Г. П. Дмитровым. Однако картограммы к моменту операции не было.

«Что же вы предлагаете, товарищ Самойленко?» — наконец спросил Щербина, Ответ был незамедлительный: «Просить солдат… Они могут вершить чудеса».

Мы с генерал-лейтенантом Плышевским пошли в атаку на этот явно авантюрный план и его автора. Во-первых, мы настаивали на выполнении всей этой «грязной» работы без участия человека. Коль уж за полгода ни наука, ни промышленность не подготовили надежных средств, так надо с них и спросить.

Во-вторых, как можно привлекать солдат, если никто не знает обстановку в опасных зонах?

Щербина молча выслушал все наши доводы. Потом спросил: «А как медицина?»

Ему ответили, что особой опасности нет и можно привлекать на эти работы армию, но с умом.

Тогда встал Плышевский и сказал, что без приказа министра обороны он выделять солдат не станет. Щербина тихо ответил, что с министром обороны он переговорит лично, но вынужден будет подписать решение правительственной комиссии о привлечении Министерства обороны к этим работам. «Мы пойдем на все».

После этого речь зашла о месте захоронения высокорадиоактивных материалов. Однозначно было сказано— сбрасывать только в аварийный реактор. Я пытался убедить, что лучше будет задержать предстоящие работы, но сделать специальные металлические контейнеры с большим коэффициентом ослабления радиации и вертолетами вывозить в соответствующие места захоронения. Предложение было отвергнуто. Говорили и о дефиците времени: поджимали сроки закрытия «саркофага», возможного приезда руководителей партии и государства.

Для проведения эксперимента были отобраны пять офицеров-добровольцев, и утром 17 сентября мы были уже на 3-м блоке. Главной фигурой в эксперименте был военный врач, подполковник, кандидат медицинских наук А. А. Салеев, которого мы облачили в защиту из свинца толщиной 3 миллиметра. С нами были полковник А. А. Кузнецов, подполковник А. Д. Саушкин, Ю. Н. Самойленко, А. С. Юрченко, Г. П. Дмитров и фотограф В. Шеин. Все мы вышли в зону «Н», где уровни, как потом показали датчики Салеева, составляли 400–600 р/ч. Наш «фантом» был там 1 минуту 13 секунд, а мы — где-то секунд 30, так как не имели защиты (ее просто не имелось).

Был получен точный результат радиоактивного заражения в этой первой зоне, что позволило разработать всю технологию производства работ и вычислить время и дозу одноразового облучения. Физики и химики подсчитали, что примененная нами примитивная защита позволяет ослабить воздействие радиации в 1,6 раза.

(«Как же так?» — не устаю я себе задавать вопрос. Мы будто пришли из каменного века и вынуждены были собирать свинцовые листы и вырезать из них на скорую руку защиту критических органов человека, которого нужно было посылать в особо опасные зоны. К этой свинцовой защите еще добавляли рентгеновские фартуки, щитки из оргстекла для защиты лица, выискивали прорезиненные перчатки и бахилы, добывали с боем респираторы типа «Астра», «Лепесток» и прочее. Мне стыдно, генералу и человеку, потерявшему в этой операции здоровье, говорить о всей примитивности защиты. Главная наша защита состояла в том, что каждому солдату, сержанту или офицеру высчитывалось время работы, вплоть до секунд. И как бы ни говорили и ни судачили злые языки, мы берегли солдата больше, чем себя. Я говорю правду, и только правду, — вновь, в который раз, с больничной койки. Мы не повторили роковых ошибок героев-пожарных, но они могли быть живыми героями, если бы знали счет времени и рентгенам.)

…Пока мы готовили, проводили и обрабатывали данные эксперимента, неожиданно прилетела специальная комиссия, назначенная первым заместителем и исполнявшим обязанности министра генералом армии П. Г. Лушевым. Это был, по всей вероятности, результат переговоров с ним Щербины. Председателем комиссии был назначен генерал армии И. А. Герасимов, который впервые в самые тяжелые дни после аварии возглавил оперативную группу МО СССР. Но не в обиду ему и всему Министерству обороны будет сказано, что это был не лучший вариант руководства ликвидацией последствий.