Александр Стесин - Африканская книга

«Как немузыкально ты плачешь», — разочарованно заметил старик и потянулся за виски. Отхлебнув, опустился в кресло, закрыл глаза. В целом он остался доволен.

Вулкан Зеклавы бездействует уже несколько тысяч лет. После извержения отступающая лава образовала несколько кольцеобразных террас вокруг глубокого кратера. Теперь этот кратер наполнен водой и похож на гигантское зеркало, обрамленное густыми зарослями хвоща, тростника и осоки. По поверхности зеркала безмятежно плывут облака, а за прибрежными зарослями ландшафт поднимается от пологих холмов до крутых утесов, и на самой вершине одной из гор, среди могучих деревьев косо и ванза, виднеется деревянная церковь Аббо с конической крышей, увенчанной великолепным крестом.

В окрестностях церкви — на паперти, на погосте и дальше, по всему склону горы — собираются паломники. Это мечтатели, живущие дурацкими надеждами на счастливый поворот судьбы; крестьяне и ремесленники из северных провинций, бросившие всё ради южного эльдорадо и в тщетных поисках оного не заметившие, как превратились в обычных бродяг; попрошайки, уверяющие, что никому не хотят зла, сетующие на какое-нибудь неудачное стечение обстоятельств, непредвиденное событие, вытеснившее их на обочину жизни. Заняв свое место на этой обочине, они сосредоточенно чинят одежду, вычесывают вшей, жуют инджеру, которую им дают вместо милостыни. Грязные и искалеченные, нищие духом и телом, они — соль земли, а точнее — лава, извергнутая воспаленной земной утробой.

Из всех паломников самые жалкие — те, чьей защитой стал какой-нибудь хронический недуг. Они мучаются как никто другой, привычно рассказывают о своих мучениях другим и с отвращением лелеют болезнь, без которой наверняка бы погибли. Ползая на брюхе у входа в храм, то и дело крестясь, они беспрестанно бормочут какие-то извинения, ибо за все века своего существования наша церковь научила их лишь одному — извиняться. Ничего другого у них нет. Ни рода, ни племени, ни какого-нибудь знаменитого имени в родословной. Когда-то их земля была прахом бесчисленных предков, но со временем прах рассеялся и осталась только привычка, невообразимый способ выживания, выработанный с годами и известный им одним.

Ближе к воде, в низине, поросшей первоцветом, собираются паломники поудачливей. Некоторые из них даже наряжаются во все новое, чтобы быть похожими на деревенскую знать. В волосах у девочек — разноцветные японские ленточки, на шеях — традиционные серебряные украшения с крестами и талерами Марии Терезы. Но, несмотря на внешнее благополучие, в их манере держаться чувствуются подавленность и ожесточенность. Рано утром, стоя по пояс в священном озере, они повторяют таинство крещения или просто ополаскивают лицо холодной водой, чтобы проснуться. Я наблюдаю издали, но различаю все до мельчайших подробностей.

Я вижу, как один из них, боясь испортить одежду и не решаясь раздеться, въезжает в озеро на своем осле. Животное сопротивляется, но наездник изо всех сил стегает его колючей веткой, и бедному ослу приходится покориться. Его ноздри раздуваются, уши в страхе прижимаются к голове. Но вот он теряет равновесие и опрокидывается в святую воду вместе со своим хозяином, который, как выясняется, не умеет плавать. «Дурень! — кричит невесть откуда взявшийся дьячок, протягивая утопающему спасательный шест. — Это дьявол тянет твоего осла на дно! Разве ты не знаешь, что дьявол всегда хватает своих жертв таким образом? Разве не слышишь, как он зовет со дна?»

Я слышу. Я, Гойтом Уольду, знаю этот зов как никто. Ведь он так же отчетливо слышен и в городе, откуда меня притащил сюда мой отец, фитаурари Уольду, надеющийся, как и все они, на какое-то чудесное исцеление. Надеющийся, что агнец, сожженный на алтаре, вернет ему здоровье и он проживет еще полвека, чтобы продолжить свою скучную борьбу с новизной — с новым жаргоном, новым стилем одежды, новыми танцами, новыми стрижками, новой модой на курение. Надеющийся, что эта борьба, как и прежде, заполнит душевную пустоту пожизненного безделья. Но Господь полагает конец всему. Особенно здесь, в прекрасной Эфиопии, не жалеющей проповедей и молитв, чтобы вызволить своих детей из чистилища, чтобы уберечь их от тьмы кромешной. В прекрасной Эфиопии, где произрастает столько разновидностей капусты — белокочанная, краснокочанная, савойская, кормовая и, конечно же, абиссинская. В прекрасной Эфиопии с ее долинами и холмами, черноземом и красноземом. С ее живописными кряжами и отрогами, с террасированным ландшафтом, где на верхних террасах произрастает ячмень, а на тех, что пониже, — сорго, пшеница, горох и тефф. С овцами, щиплющими только чабрец да мяту, прекрасными овцами, из чьей шерсти получаются самые теплые бурнусы и одеяла. С бесконечными стадами зебу, табунами диких лошадей и оравами деревенских детей, искусанных вшами, клопами и прочими насекомыми.

С несчетным количеством дворянских титулов — геразмач, кеньязмач, фитаурари, деджазмач, рас… Генералы, министры, князья и княгини — все они проявляют участие и стараются сделать как лучше. Одни просят манны небесной, другие полагаются на полицию, третьи — на крысиный яд, пестициды и ДДТ. Все хотят как лучше, но голод, война и болезни одерживают победу. И Господь полагает конец всему. Особенно здесь. В прекрасной Эфиопии.

С ее скалами и столовыми горами; с горной деревней или историческим городом, похожим на склад, куда Всевышний наспех упрятал все ненужные детали после того, как создал мир. С пулеметными лентами железных дорог. С ишаками и мулами. С патриотизмом. С медалями за геройство, за злодейство, за труд, за дым без огня, за порох в пороховницах, за жизнь, за рождение и смерть, но за смерть особенно. С деревенскими детьми, играющими в войну, и несмолкаемым эхом, разносящим их боевой клич за тысячу верст. С неизвестными солдатами и их вдовами, перемалывающими зерно с помощью наждачного камня. С помощью известняка и любой другой горной породы. С узкими горными тропами, ведущими в заоблачные выси, где должен быть дом вождя или сельского старосты и сторожевая собака мечется между двумя истуканами с автоматами, несущими караул у входа, заискивающе подбегает то к одному, то к другому, виляет хвостом в ожидании манны небесной.

С величавыми водопадами, горными реками и гидроэлектростанциями. С колючим травостоем засушливой коллы, розами, акациями и вереском война-деги, высокогорной хвоей зыгбы и тыды [229] Колла, война-дега — высотные пояса Эфиопского нагорья; зыгба и тыда — два основных типа хвойного леса в Эфиопии. . С транспортными путями сообщения. С мулами, ишаками. С отголосками боевого клича и ламентациями в бамбуковых рощах. С боеприпасами и манной небесной. С лесными игрищами бабуинов. С полицией всегда наготове. С мимозой, смоковницей и можжевельником. С карандашным кедром, кротоном, миллетией, желтыми и лиловыми ирисами, миртом и шиповником всех цветов. С клочьями женских волос вперемешку с волокнами и семенами хлопка-сырца. С перематыванием хлопковой нити с клубка на бобину. С шитьем на коленях, с хлопчатобумажной пряжей. Господь полагает конец всему, в том числе и нашей наготе.