К. Сауснитис - В Саласпилсском лагере смерти (сборник воспоминаний)

Летом 1944 года исход второй мировой войны был ясен и самим гитлеровцам. Фронт стремительно продвигался на запад, все ближе и ближе к фашистскому логову — Берлину. Мы, пленные, с каждым днем становились бодрее, а наши мучители — мрачнее. По-видимому, они боялись, что придется ответить за все зверства.

В середине лета меня вместе с другими увезли из Саласпилса на работу в Рижский порт. Его гитлеровцы содержали в образцовом порядке, чтобы в случае необходимости можно было беспрепятственно бежать в «фатерланд».

Работать здесь приходилось больше, чем в Саласпилсе, зато нас одели в какие-то старые лохмотья и выдали обувь — деревянные туфли. Нас всех тщательно сосчитали и каждому нашили на одежду номер.

Ночью мы спали в бараках, построенных в районе порта. Кроме нас здесь ютились еще небольшие группы заключенных, они были тоже из Саласпилсского концентрационного лагеря и работали на городской скотобойне. Иногда они тайком приносили в бараки коровьи ноги. Это было рискованно, ибо при входе в порт каждого тщательно обыскивали. Если что находили, виновного избивали. Но люди рисковали. Мясо они обычно резали на мелкие кусочки и прятали на груди. Добытое таким путем дополнительное питание заметно улучшило наш вид и здоровье.

В конце июля меня перевели на работу в конюшни транспортной части вермахта, находившиеся по улице Дунтес. Там уже работал военнопленный Адам Сухарко. Мы быстро подружились.

Как-то вечером, во время уборки стойла, Адам нагнулся к моему уху:

— Москву послушать хочешь?

От неожиданности я вытаращил глаза.

— Умеешь держать язык за зубами? — задал Адам другой вопрос и, не дождавшись ответа, сказал:

— Ладно, жди вечера.

Вечером, когда лошади были накормлены, Адам повел меня за конюшню. Он раздвинул две доски в высоком деревянном заборе, и мы пролезли в соседний двор.

— Там живет знакомая женщина. — Адам указал на трехэтажный деревянный дом. — Пойдем.

— Она не выдаст нас?

— Что ты! — отмахнулся Адам. — Ее отец и старший брат погибли в гражданскую войну, они боролись за Советскую власть. Младший брат коммунист. Сама она ненавидит немцев.

Мы поднялись на второй этаж. Адам три раза постучал и дважды нажал кнопку звонка. Дверь открыла молодая темноволосая женщина. Увидев меня в оборванной одежде, она вздрогнула.

— Не бойся, Вилма. Это мой друг Миша, — познакомил нас Адам.

Вилма Мачевская ввела нас в свою квартиру. Проверив, плотно ли закрыты окна, она зажгла свет. Сели. Вилма поставила на стол чайник и хлеб с маслом.

Когда мы перекусили, хозяйка включила радио. Говорила Москва! С невыразимой радостью и волнением слушал я голос Родины. Советское Информационное бюро сообщало, что продолжается освобождение нашей страны, что советские войска уже вошли в Латвию.

Трудно выразить словами то чувство, с каким я вернулся в тот вечер в конюшню. Радовался победам Советской Армии, радовался, что на свете есть хорошие и преданные люди такие, как Вилма Мачевская.

Мы нарочно остались в конюшне, чтобы охранники стали нас искать. Так и произошло. Чтобы проверить, что мы так долго делаем, дежурный открыл дверь конюшни, но, увидев нас с вилами в руках, ушел, насвистывая. По-видимому, он был доволен, что мы так старательно работаем.

Однажды сентябрьским утром гитлеровцы отвели нас на картофельное поле недалеко от конюшни. Надо было срочно убрать урожай и доставить в порт. Когда картофель был ссыпан в мешки и его увезли, немцы начали пьянствовать. Один пожилой немец, по имени Фриц, заметно захмелев, расхаживал с бутылкой красного вина в руках. Он стал болтать и, разоткровенничавшись, рассказал, что русские уже недалеко от Риги.

С опаской оглянувшись вокруг, не подслушивает ли кто-нибудь, Фриц проговорился, что скоро начнется эвакуация и всех военнопленных сгонят на суда и увезут.

Мы серьезно обдумали его слова и решили: надо бежать.

Вечером открыли свои замыслы Вилме.

— Сколько вас? — спросила она.

— Четверо.

— Я знаю небольшой погребок на улице Казармас. Его хозяйка уехала в деревню, а ключи оставила мне, — сказала она. — Двое там могли бы спрятаться. Остальных отведу в другое место. Там есть надежные люди.

Около полуночи к Вилме явились четверо военнопленных — Иван Коломеец, Николай Руденко, Ефим Зенцов и я. Через час, когда все были укрыты в надежном месте, мы больше не считали себя военнопленными.

Фриц не врал. Скоро в Риге началась эвакуация. Гитлеровцы хватали людей на улицах, сгоняли на пароходы и увозили в Германию. Участились налеты советской авиации на Ригу. От артиллерийской канонады уже содрогался пригород.

В погребке мы просидели несколько недель. Все это время Вилма регулярно приносила нам еду.

Пришло утро 13 октября 1944 года. Через небольшое оконце к нам просачивались бледные лучи света. На улице стояла мертвая тишина. Внимательно осматриваясь вокруг, мы вышли на улицу. Полной грудью вдохнули осенний воздух. Кто-то шел… Женщина.

Эй, милые! — увидев нас, крикнула она. — Встречайте своих. Наши танки уже по эту сторону моста.

Мы обнялись и утирали слезы радости.

Вскоре я явился в военкомат, надел военную форму и отправился на Курземский фронт.

День Победы — 9 мая 1945 года — встречал в Дундаге. Около той самой церкви, в которую в 1941 году меня заключили гитлеровцы. Только на этот раз мы поменялись ролями.

Поникшие «завоеватели» сидели на весеннем солнышке, а я их охранял. Мы строго соблюдали международные законы о военнопленных и обходились с ними по-человечески.

В начале августа воинская часть, в которой я служил, должна была покинуть Советскую Латвию. Эта весть заставила меня кое на что решиться. Затем я пошел к командиру полка и попросил предоставить мне два дня отпуска по важным, неотложным семейным делам.

Когда после отпуска я вернулся в свою часть, в кармане у меня был документ, гласивший, что «Вилма Мачевская и Михаил Зеленский 13 августа 1945 года зарегистрированы в рижском городском ЗАГСе».

После демобилизации я вернулся в Ригу. Живем мы на улице Дунтес, в том самом доме и в той же квартире, где летом 1944 года я слушал голос свободной Москвы.

У нас растет дочурка Инара. От всего сердца желаю, чтобы ей никогда не пришлось пережить те ужасы, которые выпали на нашу долю.

Облака войны никогда больше не должны затмить наше ясное небо. За это должны бороться все. Мир, труд, свобода, равенство, братство, счастье должны быть сохранены.

Станислав Розанов

Прошли последние дни июня 1941 года. Продолжалась эвакуация государственных учреждений и предприятий. Разгоралась борьба против саботажников и диверсантов. Нацистская «пятая колонна» все чаще совершала террористические акты. Не имея возможности выступать открыто, она тайком старалась сеять панику среди населения.