К. Сауснитис - В Саласпилсском лагере смерти (сборник воспоминаний)

— Постойте, постойте, как вы сказали: не выдает соучастников побега? — переспросил комендант. — А разве он бежал? Мой парикмахер бежал! Не может быть! Бегут только от плохого господина.

— Бежал и еще взял с собой одиннадцать заключенных, — разоткровенничался Видуж. — Может быть, они уже у партизан. Нападают на наших.

Парикмахер ожил. Поднял голову. В здоровом глазу, кажется, что-то сверкнуло. Значит, остальные не пойманы. Они на свободе!

— Какая неблагодарность. — Комендант качает головой. — А я так доверял ему. Каждое утро допускал с бритвой к своему горлу. Разрешал душиться своим одеколоном. Он мог свободно ходить по всему лагерю, носить чистую одежду, белый халат. И еще было плохо! Бежал!!! Чем это наказывается, Видуж?

— Виселицей.

— Видуж, вы с ума сошли! — Краузе начинает входить в роль. — Вы хотите, чтобы комендант выполнял служебные обязанности небритым, ненадушенным! Не хотите ли вы сравнить меня с латышским мужиком? Нет, нет, парикмахера мы не будем вешать. Он мне нужен. Он сейчас же умоется, надушится и начнет свое дело. Ну, что ты на это скажешь, парикмахер?

Но парикмахер не отвечает.

Комендант в восторге от предстоящего редкого приключения. Нет, такой шутке сам штурмбаннфюрер позавидует. Подумать только! Преступник сходит с виселицы, старательна бреет своего господина и только после этого лезет в петлю. Исключительный, неповторимый номер!

Парикмахер молчит.

— Может, у тебя нет сил? Видуж, налейте коньяку. Будешь пить?

Парикмахер качает головой.

— Не вырвали ли вы ему язык, Видуж? — встревожился комендант.

— Нет, господин комендант. — Староста лагеря извивается, как червь. — Мы только так — по голове…

Язеп Канепе приоткрыл рот и, собравшись с силами, выплюнул в сторону коменданта сгусток крови:

— Прок-ля-ты-е!

Комендант вскочил на ноги, сжал кулаки, собака тоже оскалила зубы. Но оба сдерживаются. Не хотят запачкаться. Парикмахер весь в крови и грязный.

— Увести!

Когда беглеца поставили под виселицей, на карательной площади, хлопая плетью по блестящему голенищу, появился комендант лагеря. Согнанные сюда заключенные по приказу сняли шапки, опустили руки по швам. На расстоянии от коменданта держится староста лагеря с деревянной доской под мышкой. Комендант взмахнул плетью. Видуж подбежал к жертве и повесил ему на шею доску с надписью: «Каждого, кто попытается бежать, ждет смерть».

Господин комендант, для наказания все готово, — доложил Видуж.

Комендант обводит взглядом зеленые мундиры охранников, проверяет, все ли пуговицы застегнуты, осматривает колонну заключенных, все ли сняли шапки. Затем он подходит к обреченному, приподнимает кнутовищем его опущенную голову, стараясь вглядеться в единственный глаз.

— Ну, дружок, разве не поспешил? Разве не сожалеешь теперь сам?

— Сожалею, господин комендант. — Комсомолец так вздохнул, что в груди что-то захрипело. — Очень сожалею.

— Вот видишь! — Комендант развел руками. — Но теперь уже поздно. Жизнь больше не вернуть.

— Не о жизни я думаю.

— Так о чем же?

— Очень сожалею, что нет сил. Я бы перерезал вам горло.

Коменданта передернуло, как от удара саблей.

— Повесить! — крикнул он так громко, что даже Ральф испугался.

С ловкостью циркового артиста, который заранее знает каждое движение, Видуж втаскивает беглеца на опрокинутый ящик из-под консервов, заранее подставленный под виселицу. Подпрыгнув, он накидывает на жертву петлю и ловко выбивает ящик из-под ног.

— Палачи! — бросает комсомолец последнее слово своим убийцам.

Заключенные не успели отвести затаенное от ужаса дыхание, как изувеченное и окровавленное лицо Язепа Канепе задергалось в предсмертной агонии. Видуж слабо натянул веревку, и ноги повешенного временами касаются земли, и он, опираясь на носки, начинает подпрыгивать, как мяч.

Белорусские колхозницы, пригнанные в Саласпилс за поддержку партизан, вскрикнули, стали всхлипывать.

— Не смотри, сынок. — Мать прижимает голову восьмилетнего сына к своему подолу, стараясь закрыть глаза мальчика ладонями.

— Не смотри, нехорошо, Васька…

Но в эту минуту к уху Васьки прикасается колючая небритая борода деда, беззубый рот, глотая слова, встревоженно шепчет:

— Открой глаза, парень! Смотри, что они с нами… Запомни…

Исхудалые, но сильные руки старика вырывают Ваську из объятий матери и приподнимают выше, чтобы он видел через головы людей.

— Запомни, запомни все, сынок! И не за-будь!..

Не дыша, с раскрытым ртом Васька смотрит на сцену казни, чтобы никогда не забыть ее.

— Никогда!

Комендатура гудела, как растревоженное осиное гнездо. Обершарфюрер Никкель басом выкрикивал приказы, подгонял эсэсовцев. Поставив в угол толстую палку и развалившись в кресле, ротенфюрер Теккемейер нашатырным спиртом стирал с мундира пятна крови — результат его утренней прогулки по лагерю. Заставить заключенных почистить одежду у него не было времени. Только что получено известие, что сюда выехал начальник гестапо и СД Латвии — штурмбаннфюрер Ланге. И еще с гостями — дамами.

Со строительства барака отозвали двенадцать заключенных.

Они подобрали перед комендатурой каждую соринку, граблями выровняли дорожку до самых ворот лагеря.

С винтовкой на плече в барак вошел эсэсовец, взял трех заключенных и отправился в лес.

— Будет представление, — проворчал он.

— Представление? — не понимали мы, ибо нас привезли сюда из Рижской Центральной тюрьмы всего две недели назад. — Что это за представление?

Из леса заключенные вернулись с березками. Их натыкали на площади около виселицы, образовав что-то похожее на беседку. Из комендатуры принесли кресла.

На представление приказали явиться всем заключенным. Нас поставили тесным полукольцом вокруг беседки и виселицы. Вскоре заявились штурмбаннфюрер Ланге, его помощник Кауфман и увешанные драгоценностями три говорливые дамы. Смеясь и шутя, гости расселись под березками, где в тот солнечный день было прохладно и приятно.

Началось представление, организованное фашистами себе на радость, нам — на устрашение.

Из иностранных бараков (так называли бараки, где содержались евреи из Чехословакии, Австрии, Польши и других государств) охранники пригнали группу бледных, измученных людей. Поставив их под виселицей, начальник охраны подбежал к гостям и доложил, что преступники доставлены.

Преступники!

Из беседки, раздвинув березки, высунулся бывший шофер такси — теперешний комендант Саласпилсского лагеря Никкель. Он развернул лист бумаги и зачитал обвинение. Так вот что, оказывается, совершили «преступники»: один в рабочее время лодырничал, другой торговал вне лагеря, третий не поприветствовал коменданта, курил… Наказание для всех одно — смерть.