К. Сауснитис - В Саласпилсском лагере смерти (сборник воспоминаний)

Для истязания людей в Саласпилсском лагере широко использовались также дрессированные собаки. Это были специально обученные псы гкоторые по приказу хозяина бросались на людей. Свои острые клыки собака вонзала в голень, в бедро, спину заключенного, — во все части исхудалого тела, прикрытого лохмотьями одежды.

На эти сцены, когда собаки терзали людей, гитлеровцы всегда смотрели с большим удовольствием, как на праздничное представление.

* * *

Тяжелый труд в каменоломне Бэма окончательно подорвал наши силы и здоровье. Когда кончатся эти муки — этого не знал никто. Но надежду, что час свободы все же придет, хранил в глубине своего сердца каждый заключенный.

20 июля 1944 года на Сауриешские каменоломни, где я тогда работал, приехали четыре грузовых машины. В них посадили 80 заключенных и увезли в центр лагеря — в Саласпилс. Через неделю примерно две тысячи политических заключенных погнали на станцию Саласпилс и затолкали в зарешеченные вагоны. Снова нас повезли навстречу неизвестному будущему. Гитлеровцы бежали назад в свое логово и тащили нас за собой. Чтобы избежать воздушных налетов, эшелон двигался только ночью.

После шестидневного пути поезд остановился недалеко от Гамбурга. Отсюда меня и еще четыреста политических заключенных отправили в концентрационный лагерь Бухенвальд.

Каждый раз при слове Бухенвальд руки еще сегодня сжимаются в кулаки. Сколько невинных людей здесь погибло, сколько искалечено на всю жизнь!

Узник лагеря директор Лиелвардской школы Голдшмит был настолько обессилен, что не мог больше двигаться. Когда полицейские пришли проверить, все ли вышли на работу, они на шли Голдшмита, свернувшегося в клубок у барака. Полицейские пустили в ход палки, но Голдшмит все же не смог встать. Тогда на него натравили собаку. Пес вцепился в руки и ноги несчастного, вонзал зубы ему в спину.

Наконец учитель с большим трудом поднялся и, пошатываясь, пошел на работу. Там мастер снова побил его палкой.

Вечером мы принесли Голдшмита в барак полуживым, лишившимся речи. В тот же самый вечер он скончался.

— Нет! — твердо останавливаем мы сегодня агрессоров, которые снова начинают бряцать оружием. — Мы этого больше не допустим!

Узников в Бухенвальде не называли по имени и фамилии, а по номерам, выжженным на руках. Я был номером 74074.

Из Бухенвальда нас отправили на работу в Цвиберг. В этом трудовом лагере содержались представители разных национальностей: русские, поляки, французы, итальянцы, испанцы, бельгийцы, голландцы, чехи, литовцы, эстонцы и около 400 латышей.

В Цвиберге бараков не было. Люди ночевали под открытым небом. Вначале нам выдавали в сутки по 350 граммов хлеба с примесью опилок и тарелку супа — смесь воды и гнилых овощей. Позже хлебный паек сократили до 220 граммов, а суп заменили помоями.

На работе нас разбили на группы по 15 человек. Работать заставляли по двенадцать часов в день. Мы строили подземный авиационный завод. Наша задача заключалась в том, чтобы вывозить из туннеля на вагонетках взорванную породу. На самолетостроительном заводе работало около 600 мастеров. Среди них не было ни одного, кто бы не бил и не ругал заключенных.

В начале 1945 года на этой каторге ежедневно умирало около 70 человек.

* * *

9 апреля 1945 года началась эвакуация лагеря. Изможденные и голодные, мы брели по дорогам Германии под строгой охраной эсэсовцев. Чтобы как-нибудь успокоить голод, мы грызли кору деревьев, ели траву.

Однажды нам разрешили передохнуть у небольшого пруда, где росли ивы. Мы сорвали с них и поели все почки.

Чем дальше мы шли, тем меньше оставалось сил. Тех, кто идти больше не мог, пристреливали на месте. Почти через каждые двадцать метров на обочине дороги оставался труп.

Чтобы скрыть следы преступлений, за нашей колонной следовали эсэсовцы. Они подбирали и сжигали трупы.

* * *

Стояла теплая апрельская ночь. Моросил мелкий дождик» Наша колонна отдыхала где-то в лесу. Медленно сгущался туман.

Лучшее время для побега, — шепчет мне тихо на ухо Казимир Брицис.

— Попробуем…

Мы начали ползком удаляться от места, где лежали. Удачно миновали охрану эсэсовцев. Еще не успели достигнуть леса, как раздалась команда:

— Встать!

Может быть, нас не заметят. Может быть…

Нас не заметили. Мы уже в лесу. Зарылись в мох и лежим тихо, как мыши.

Уже второй день мы ничего не ели. Решили зайти в дом к крестьянину и попросить хлеба.

Там, за лесом, виднелось несколько домов. Рискуем, идем туда и, боязливо постучав в дверь, просим кусочек хлеба.

Но в ответ звучит:

— Хлеба у нас нет.

Картофеля тоже не имеется. Ничего нет. Крестьяне недоверчиво оглядывают нас. Дают все же соли.

Соль нам пригодилась. В лесу нашли попавшего в охотничью петлю зайца. Посыпали его солью и съели. Затем опять зарылись в мох, проспали четверо суток и снова отправились на поиски еды в крестьянские дома. На этот раз нас принимают гостеприимно. Но приятнее всякой еды была весть, которую передал нам немецкий крестьянин: в этот район уже вошли советские войска!

Свобода! Наконец мы на свободе!

Вместе с Казимиром Брицисом идем по шоссе в город Швейниц, где находится штаб Советской Армии. Было свежее весеннее утро. Раньше, когда в сопровождении охраны эсэсовцев нас гнали через лес, мы совсем не слышали мелодичных трелей птиц. Теперь они звучат как музыка, как чудесная музыка!

Вот и городок Швейниц. На улице встречаем лейтенанта Советской Армии. Вид наших худых, заросших бородой лиц и рваной одежды ему сразу говорит, откуда мы.

— Поздравляю с освобождением! — Он прикладывает руку к фуражке.

Первые минуты встречи с освободителями были сердечными и горячими. Мы обнимали и целовали молодого лейтенанта, на фуражке которого сверкала пятиконечная красная звезда.

Заботиться о нас поручили старшине роты. Впервые после более чем трехлетнего голода мы поели досыта. Нам дали чистую одежду, отвели к парикмахеру. Постепенно мы начали приобретать человеческий вид.

Владимир Батаревский

Леденящий северный ветер превращает дождевые капли в мелкие зернышки града. Как острые иголки, они вонзаются в лицо и руки, кажется, пробираются сквозь серую одежду узников. Выдолбленные из дерева башмаки голландского типа облипают грязью и снегом. При каждом шаге ноги безжалостно болят, как вывихнутые в суставе.

На работу нас всегда сопровождает строгая охрана. Вокруг лес винтовочных штыков. Как неотразимое пугало, в темноте сверкает блестящая сталь. С перекошенными от боли лицами, угрюмо и подавленно бредем мы по грязной дороге — ноги у всех стерты до крови, от непосильной работы ноет все тело. Хочется скорее попасть в барак и упасть на холодные голые доски — хочется спать, спать и забыть все — голод, побои, унижения, которыми нас так щедро одаривают руководители работ.