Георгий Куницын - Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

В выдающемся христианском фильме «Восхождение» Л.Шепитько (по повести В.Быкова «Сотников») воплощено миллионы раз случавшееся противостояние человеческой святости и человеческой слабости. В судьбах Сотникова и Рыбака. Оба они, солдаты, убеждены в одном и том же. Отечество превыше всего. Родина. Оба храбры. До момента самого их пленения. Во время уже истязания их фашистами обнаруживается, однако, что они разные, именно как типы личности. Для одного из них — Сотникова — выше всего вселенская совесть. Сотников — погибает, Рыбак — выдает врагу все, что от него требуют. Оккупанты берут себе его в полицаи. Однако и у него вступает в действие его совесть... Он реально выше ставит жизнь, но он же и понимает, что нет ничего преступнее, чем предательство.

В фильме на финал накладывается символ Голгофы и одновременно отблеск судьбы Искариота: Сотников — повешен, а Рыбак — измученный оказавшейся у него совестью — повесился.

Судьба Сына Человеческого начиналась как человеческая. Но ведь и судьба его предателя — тоже человеческая. И другого конца ей не дано.

Из этого бессчетное число раз повторяющегося в мировой истории рокового эпизода следует даже большее. В Евангелии засвидетельствована трагическая слабость и вина человека, полученная им от самой его природы. Лишь сам Иисус, когда его допрашивают — тоже истязают, — отвечает с абсолютным достоинством. Говорит он именно то, что сам он считает нужным. Ни один его апостол не проявил мужества в защите Учителя... Ни один. Апостол Петр не успевает и спохватиться, как за одну ночь трижды отрекается от Христа.

Но эти же люди, апостолы, как только Иисус воскрес, становятся бесконечно мужественными его проповедниками. Проявили они слабость лишь в момент, когда, во время суда над Христом и казни его, усомнились в том, что он — Бог. Пагубно неверие. Именно на этом конкретном историческом фоне и становятся понятными вот какие слова Достоевского: «Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного» (Достоевский Ф.М. Сочинения. Л., 1984. т. 27. с. 56). Она заблудилась даже у апостолов Христа.

У Достоевского действительно все конкретно сказано. «Нравственный образец и идеал есть у меня, дан Христос», — пишет он.

Христос — и до того, как воскресает, — уже и тогда он — совесть! Совесть и есть сам Бог.

В связи со всем этим надо вдуматься в следующее признание Достоевского (смущающее очень многих своей кажущейся неожиданностью): «Подставить ланиту, любить больше себя — не потому, что полезно, а потому, что нравится, до жгучего чувства, до страсти. Христос ошибался — доказано! Это жгучее чувство говорит: лучше я останусь с ошибкой, с Христом, чем с вами» (там же. с. 57).

«Потому, что нравится»... Что именно? Выбор по любви... По свободе.

Лучше «с ошибкой, с Христом, чем с вами», доказывающими, что Христос ошибался...

Тут-то и самый гвоздь проблемы соотнесенности совести и Бога. Бог — идеал. Идеал — Бог.

Есть правда конкретного дня. У всякого дня своя правда. И есть правда вечности. Есть своя правда у прагматиков. И есть правда святых. Ф.Достоевский смеется над прагматиками: «Добро — что полезно, дурно — что не полезно. Нет, то, что любим» (там же. с. 56).

Никакой прагматики!

Именно, именно: то, что любим... Вопрос истинной свободы — вот ведь что самое важное. Опять же, значит, проблема выбора...

Вовсе не сам именно факт любви определяет святость или греховность поступка, а только то, что мы именно любим. Что? Себя или другого? Или — других? Себя или... Или — себя и также другого («Возлюби ближнего, как себя самого»)?

Тут нет никакой альтернативы. Для добра. Есть только дилемма: любить себя и ближнего одинаково или только себя — в сущности, без предела. Себя — без предела... Поскольку совесть не самая высокая ценность.

Из этого истока и происходят оба интересующих нас и вечно современных понятия: эгоцентризм и альтруизм. Неважно, что вместо этих слов употребляются нередко и другие. Понятия другие, а ценности, обозначаемые ими, общечеловеческие.

Тут как раз и сталкиваются особенно остро христианство и рационализм. Бог (Святая Троица) или сам человек, то есть всякий индивид, — что есть реальное высшее начало?

Существует ли высший суд совести вне индивида, пусть этот индивид и более всех выдающийся? Именно вне индивида?.. Вот вопрос вопросов.

История сотворила и здесь варианты. Некоторые из них придется напомнить. Чтобы обозначить великое понимание смысла жизни человека, явленное именно человечеству Достоевским. Крупнейшим пророком. И не только им.

А.Ф. Лосев в своих феноменальных по масштабу исследованиях доказал, что в ранней греческой античности не было еще не только самого слова «личность», но и соответствующего этому слову реального типа индивида, который соответствовал бы более позднему понятию личности.

Разумеется, этого именно реального типа индивидуальности пока нет и в сознании огромного числа современных нам людей. Хотя в истории он давно существует. Складываться же как явление он начал тем не менее уже в античности. Как бы прорывался через незыблемое космологическое сознание древних греков, полагавших, что все зависит от наивысшей предопределенности судьбы каждого человека.

Я уже касался того, что космос воспринимался тогда как единое огромное прекрасное человеческое тело, как некое единое существо, как Единое. Это определение было уже у Пифагора и у Фалеса. И в идеализме, и в материализме. Ни о какой самоценности отдельного человека речи и быть в то время не могло.

Если мимоходом вспомнить и тут о нас самих, то у нас подобное отношение к индивидуальности не только и ныне еще широко распространено, но и в недалеком нашем прошлом просто было господствующим.

У Гегеля этот период в истории Древней Греции называется веком героев. Всякий подобный век — это и особый тип массового сознания. По-разному и в разное время он пережит и переживается всеми народами. Таков сам по себе период выхода общества из стадии патриархальной крестьянской общины.

Только невежественные люди могут смотреть на подобные периоды в жизни народов как на некую историческую ущербность. Перед нами тут — догражданское состояние общества.

Да, тенденция к развитию самосознания именно личности и именно в гражданском ее варианте наметилась у античных греков как раз тогда, когда они самоупоенно убивали друг друга под стенами Трои, в массе своей и не подозревая отсутствия у самих себя индивидуального осознания собственной своей неповторимости и незаменимости.

В «Илиаде» есть эпизод, на который не помню чтобы кто из нынешних обратил свое просвещенное внимание. На военном совете сын царя Приама Гектор обрушивается на Палидамаса за критику его верховных действий. В ответ Палидамас достойно говорит словами, которые укрепляют нынешнюю уверенность в том, что дела человечества все-таки не безнадежны. Он заявляет: какой же бы я «был гражданин (!), если бы не посмел своему царю всю правду сказать»?..