Георгий Куницын - Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

Перед этим, правда, пришлось попасть под неусыпную слежку, осуществлявшуюся КГБ. Впрочем, об этом будет отдельный разговор.

Рассказывая обо всем этом, хотел бы все же осветить такой чрезвычайно важный момент: как конкретно складывалось в КПСС и советском обществе именно альтернативное социальное мышление и, главное, какое место в этом занимали тогда ты и я? В книгах своих ты исходишь из идеи, что, до того как бразды правления попали к Горбачеву и тебе, в обществе существовал застой также и в сфере духа. Особенно в политическом сознании. То, что это совсем не так, надо высветить. Кстати, ты ведь и сам признаешь, что лично тебя «разбудил», в 50-е годы, доклад Н.С. Хрущева о культе личности Сталина. Еретический XX съезд КПСС привел — и очень быстро — к благотворным переменам. По сравнению с их масштабами горбачевская и твоя «перестройка» — это слова, слова, слова... А раз лишь слова, то неизбежна и стихия. Она — главный итог вашей «реформаторской» деятельности. Но стихия — гибель любой идеи.

Впрочем, и это отдельный вопрос. Что же касается хрущевской поры, то она (при всех ее собственных изломах) сдвинула с места весь ледник сталинизма. И тогда-то у советских людей возникли проблески в понимании того, что сталинизм — это полнейшая противоположность истинному добру. Сталинизм — антипод любой демократии. Потому-то в 50-е годы пошла борьба не за капитализм, как ныне, а за «социализм с человеческим лицом».

Такова непосредственно послесталинская сущность диссидентства (хотя уже и тогда были люди, которые вместо социальной справедливости выдвигали идею незыблемости тотального отчуждения).

Следовательно, ранняя позиция отечественных диссидентов (явных и скрытых) состояла в том, что подлинный социализм и как демократия должен быть выше буржуазного строя жизни. В этом дело! И как демократия — выше... Как правовая власть народа — выше.

Другой уж вопрос: возможно ли вообще это в обозримое для нас время? Социализм как цель не ставится под сомнение. Если честно и до конца, то социалистическая идея как идея никогда не умирала. Под разным названием в 50-е годы в СССР она тоже жила — в наиболее совестливых и чутких умах художественной и научной интеллигенции. Со временем она стала осознаваться и в сфере партийного и государственного аппарата. Пришла пора.

Затронула ли — и когда — она нас с тобой? Оба ведь были преуспевающими аппаратчиками.

Затронула! Но — все же с разной степенью отзывчивости на нее. Поскольку и я тоже начал приходить к реальному восприятию жизни после ознакомления с секретным хрущевским докладом, то допускаю, что, возможно, ты его понял раньше и глубже, чем я. И вообще, ты мог находиться в гораздо менее глубоком социальном сне.

И все же дело-то реально не в этом, а в том, каковы были сами поступки наши — в соотнесении их с нашей осведомленностью.

Так вот, с 1957 года, когда мы с тобой встретились, будучи аспирантами Академии общественных наук при ЦК КПСС, и до осени 1966 года, когда я был, при твоем исполнительском участии, изъят из аппарата ЦК (за фактический отказ проводить в сфере культуры абсурдную политику Брежнева и Суслова), — за эти годы я ни разу не слышал ни единого твоего слова ни на одном открытом обсуждении проблем... Поступков у тебя не было! Не было своего слова. А вместе с тем держалась в нашей среде точка зрения, что ты не просто умный, но и прогрессивно мыслящий человек. Откуда могло возникнуть это впечатление? Попробую разобраться.

Теперь я понял: ты — мастер бесед с глазу на глаз. Ведешь разговор, что называется, «с индивидуальным подходом»: говоришь каждому то, что он от тебя ждет... Или то, что заведомо должно произвести именно понятное впечатление. Я не слышал, чтобы ты когда-нибудь что-то и кому-то доказывал: спор требует преодолевать сопротивление, за тобой не водилось такого.

Такая твоя манера поведения особенно перспективна в общении с теми, от кого когда-либо зависела твоя судьба. В романе бы воспроизвести твои диалоги с М.Горбачевым в Канаде...

Ты мне с досадой как-то бросил: «Правильно все понимаешь, но как действуешь...» И махнул рукой. Если учесть, что говорилось сие уже после изгнания меня со служебной лестницы, то ясно: сокрушался ты тем, что я пренебрег внутрипартийной дипломатией, при наличии которой ведет себя честно только глупец или уж действительно искренне верящий (верующий) в идеалы. Случалось, был я тем и другим. Есть, однако, и третий вариант — цинизм. В нем некоторые соединяют любую прагматику. Ты — среди них. Любую...

Твоя деятельность, пусть ты тогда и мыслил прогрессивно, слишком долго и рассчитанно бесконфликтно сочеталась с реакционностью. Как показывает твоя карьера, на практике ты всегда соответствовал именно воле власти... Всегда. Всегда! Если бы КПСС удержалась в качестве руководящей силы, ты бы, я думаю, не только не выступил против тех, против кого ты в конце концов выступил, но мог бы и сам стать их Генеральным секретарем. Удержаться у руля — вот самоцель всякого подобного тебе политика. Удержаться. Не эгоцентриков среди политиков в нашей стране не случалось. Едва ли не национальная черта российского политика — это не уходить в отставку ни при каких обстоятельствах. Если, конечно, сама отставка не означает выдвижения все-таки вверх. Дальше я покажу на фактах, как ты до последнего момента продолжал утверждать «социалистическую идею», а в своих, для определенного времени тайных, текстах уже годы и годы ее беспощадно дискредитировал.... Об этом — в разделе о морали и нравственности, о которых ты пишешь и говоришь, демонстративно приняв позу духовника эпохи... Ты — в отличие от Макиавелли — дожил до своего часа.

Хочу напомнить давние, но весьма характерные факты. Обратимся к годам, когда ты из Агитпропа осуществлял контрольные функции за телевидением и радио. Как человек, делавший то же самое в аппарате ЦК по отношению к кинематографу, я отлично помню: никакие новые тенденции через курируемое тобою телерадио тогда не пробивались. Контролер, очаровывавший в личных беседах, там был настолько бдителен, что летом 1965 года внезапно, но получил пост фактического руководителя всесильного Агитпропа — по существу, коллективного Великого Инквизитора в сфере идеологии СССР. Именно!

Повторяю: я слишком долго и доверчиво переоценивал твои смелые высказывания с глазу на глаз. Но теперь, когда ты в своих книгах и выступлениях подтягиваешь весь подъем духа в нашем обществе к периоду, когда началась, при твоем влиятельном участии, «перестройка», надо, однако, вспомнить и о том, что с середины 50-х годов — на целую эпоху раньше — развернулась возвышенная и смелая деятельность Александра Твардовского и возглавляемого им уникального в ту пору по смелости, мужеству и художественному вкусу журнала «Новый мир». Я хорошо знаю, что ни одной сколько-нибудь значительной публикации тогда в этом журнале не проходило без сопротивления возглавлявшегося тобой Агитпропа, который выполнял именно доносительские и запретительные функции. И никакие другие! Чьи же, скажи, личные подписи стоят под этими доносами? Или их теперь и не найти, подписанные тобой эти бумаги? Вот бы где пригодилась гласность...