Владимир Дедлов (Кигн) - Переселенцы и новые места. Путевые заметки.
- Название:Переселенцы и новые места. Путевые заметки.
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Издание М. М. Ледерле и К°
- Год:1894
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владимир Дедлов (Кигн) - Переселенцы и новые места. Путевые заметки. краткое содержание
Переселенцы и новые места. Путевые заметки. - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Однако, что-ж они записываться ко мне пожалуют, или не удостоят? — сомневается переселенный.
Сомнения напрасны. Это только наши русаки идут на Восток по звездам и «по слухам». Немец переселяется по географической карте и основательно проштудировав закон о переселениях, притом в точном переводе на немецкий язык, обязательно сделанном для него немецкой колонистской газетой в Одессе. Закон дает переселенцам некоторые права, и немец не упустит случая воспользоваться ими; закон налагает известные обязанности, — и немец исполнит их с величайшей аккуратностью. Он должен явиться в переселенческую контору для регистрации — и действительно является.
Немцы входят в контору в несколько нервном состоянии. Они знают, что они теперь не в моде. Как-то их встретят? Не будут ли на них кричать? А к окрикам они не привыкли, потому что недоимок за ними не числится, дороги на время проезда губернатора и архиерея всегда исправлены, а с становым они держат себя на равной ноге. Кроме того, в конторе немцы должны смешаться с обыкновенным русским мужиком, с «русской свиньей».
Вошли, стали. Контора полна смесью племен и лиц. Племена и лица с удивлением осматривают вошедших: что, мол, за господа такие явились? Пиджаки, штаны на выпуск, на шее галстухи-шарфы, животы совсем господские, выпуклые, мягкие. У некоторых накрамаленные манжеты с голубыми стеклянными запонками. Руки пухлые, без жил, которые у русского мужика видны целыми пучками; на руках кольца, венчальные и так просто Andenken’ы и Ueberraschung’и. Толпа племен невольно стихает и невольно расступается.
— Ну, почтенные немцы, подходите.
Подошли и опять слегка нервничают. Тесно, и надо стоять на вытяжку, а немцы к этому не привыкли: становой на старине говорил «садись, хер Нейбаум». Немцы переминаются на ногах, по забывчивости кладут руки в карманы брюк, но сейчас же поспешно их вынимают.
— По русски говорите?
— Ошень мала.
— Очень худо. Откуда, вы?
— Херсонскэ губерниэ, Одессаэр уезд, Кассельски волость.
— Куда идете?
— На Ташкент.
— На чью землю?
Немцы не отвечают и начинают вытаскивать из боковых карманов своих пиджаков большие конверты, наполненные бумагами. Чиновник раскрывает и видит собрание документов, заключающее в себе всю историю переселяющегося немца. Тут и увольнительные свидетельства, и приемные приговоры, и паспорта, и переписка с поверенными в Ташкенте по приобретению земли, и арендные контракты, и запродажные, и купчие. И все это аккуратно написано, засвидетельствовано, заявлено, подписано, припечатано. Все крепко, ясно, нерушимо. Везде, где следует, — неустойки и вознаграждения за убытки. Ни горьких офицерских вдов, ни купеческих архиплутов, — словом, ничего «по совести», а все на бумаге. Чиновник с удовольствием убеждается, что в настоящем случае он может не выходить из роли, предназначенной обыкновенному чиновнику, и не превращаться в рулевого на боте общества спасания на водах.
— У вас все в порядке.
Немцы приосаниваются.
— Теперь вас надо переписать. Ну, как зовут тебя?
— Якоб. Якоб Христианович Клотц, — с гордостью говорит немец. Очевидно, Якоб Христианович Клотц был у меня в Кассельской волости большой птицей.
— Сословие?
— Поселянин-собственник, — отвечает немец, но спешит прибавить: — Это теперь я так называюсь, а по настоящему я — колонист.
— Хорошо. Как сюда приехал?
— По железной дороге.
— Сколько было на старине земли?
— Немного. Сто десять десятин.
Толпа, большая часть которой век свой свековала на наделе в четверть десятины, притихает. Немец кладет руки в брюки, но сейчас вынимает их.
— Что ты с этой землей сделал?
— Я? — спрашивает немец. И он, и толпа несколько удивлены, что ему после того, как раскрылось его значительное экономическое инкогнито, все-таки говорят ты . — Я? — удивляется немец.
— Да, Якоб Клотц, ты.
— Продал, — нахмуриваясь, отвечает немец.
— За сколько?
Толпа совсем притихла. Да и немец отвечает не сразу, предвидя эффект, который должен произвести его ответ.
— За сколько же?
— За двенадцать тысяч пятьсот рублей.
Толпа замирает и только бегает глазами с немца на переселенного и обратно, ожидая, что немца посадят на стул. Тут-то и надо продолжать беседу вежливо, но на ты, чтобы не делать различия с остальными...
Якоб Кристианович Клотц в точности исполнил все обязанности переселенца и теперь заявляет свои права.
— Господин начальник, — говорит он, — в Кассельской волости остались мой сын, его жена, трое детей, две лошади и одна фура.
— Ну, так что-же?
— Пошлите им удостоверение на право проезда по железным дорогам по переселенческому тарифу.
— Зачем это тебе, Якоб Христианович Клотц? Ведь ты богат.
— Да, я богат.
— А ведь это для бедняков пониженный тариф.
— Нет, он для всех поселян.
— Положим, так; но ведь ты больше помещик, чем поселянин.
— В паспорте сказано, что я поселянин.
— Да ведь не паспорт делает человека!
— Тогда не нужно паспортов. А пока паспорт есть, я поселянин и имею право на проезд по переселенческому тарифу.
— И ты непременно хочешь воспользоваться этим правом?
— Когда я имею право, тогда я имею право; когда я не имею права, тогда я не имею права, — сентенциозно говорит Якоб Кристианович Клотц.
Якоб Христианович прав, и удостоверение ему выдается. Но этим он не ограничивается. Он просит, чтобы ему указали надежного киргиза, который подрядился-бы доставить его на верблюдах в Ташкент, и затем дня два будет ходить с киргизом к чиновнику, чтобы тот помогал ему торговаться и сочинять условие. Это тоже его право: чиновник обязан оказывать переселенцам всякое зависящее от него содействие.
Немец несимпатичен. Его пиджак конфузит мещанских девиц, когда они смотрят на немца сзади; его живот смешит рассыльного Михайлу. Лицо выражает столько-же, сколько печной горшок. Глаза серы и тусклы. В колониях, на старине, — такая тосчища, что редкий пастор, пивший в Дерпте пиво, выдерживает в этом аду трудолюбия и благонравия. На новом месте, в Ташкенте, Барнауле или Оренбурге, немец заведет точно такой-же ад. И несмотря на это, он все-таки отрада после ада противоположного, ада русской распущенности, плутовства и темноты. Хорошо было-бы эти два ада смешать вместе, — вышло-бы премилое чистилище, так-как земного рая существовать не может.
Надо, однако, заметить, что Яков Христианович Клотц не представитель немецкой толпы, а немецкий герой. Во-первых, он из южных колоний, более новых времен Александра I и Николая. А эти колонии, как известно, населены цветом немецких крестьян и ремесленников. Во-вторых, он южный немец, шваб, а не северянин или, Боже упаси, не онемеченный кашуб. В-третьих, он не католик, а лютеранин. Разумная дисциплина лютеранства, южная кровь и незаглохшие традиции предков делают из него образец немца. Не то переселенцы из восточных, екатериненских, католических колоний, где с самого начала были поселены немцы сортом похуже. В этих колониях немцы и попивают, и полениваются, и прибедняли. Они и с виду не такие «господа», как их южные собраты. И животов нет, и руки жилистые, и пиджаки потрепанные. Большинство из них хорошо говорит по-русски, стыдливости мещанских девиц их вид не оскорбляет, а рассыльный Михайло видит в них себе подобных и не фыркает от смеха. Зато восточные немцы иногда даже решаются намекнуть на пособие.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: