Олег Мозохин - Синдикат-2. ГПУ против Савинкова

Вы спрашиваете: на каких условиях? Условий не было, но попытки ведения своей политики со стороны англичан были. Например, очень упорно, очень много говорили англичане со мной о том, что желательно образовать независимый Юго-Восточный союз из Северного Кавказа и Закавказья, говорили о том, что этот союз должен быть только началом, что потом с ним должны объединиться Азербайджан и Грузия. Я в этом чувствовал запах нефти. Моя дипломатическая работа заключалась в том, что я на всем этом вертелся, потому что от этого зависели мои штаны и сапоги. Они рассказывали мне турусы на полосах об образовании таких нефтяных государств.

Председатель. — Но кто же из английских министров, вами только что названных, оказывал военную поддержку?

Савинков. — Черчилль, он был военным министром. Насколько я помню, позиция Ллойд Джорджа была такова, что он умывал руки, делал вид, что он не совсем в курсе дела того, что делает Черчилль, хотя он, конечно, был в курсе. Хотя, разумеется, Черчилль не делал ровно ничего без согласия Ллойд Джорджа, но внешне это имело такой вид, как я указал. Даже тогда, когда я беседовал с Ллойд Джорджем лично, он всегда занимал позицию немного двойственную. А Черчилль действительно очень энергично старался помочь. Что касается французов, то была только болтовня, но ничего не делалось.

Председатель. — Но какую-нибудь материальную помощь получали армии Деникина и Колчака за этот период времени?

Савинков. — Я думаю, что не от Англии, а от Франции. Во всяком случае, категорически сказать, что я знаю, что получили от Франции, я не могу. Я подозреваю, что, может быть, и получили. При моих сношениях не видал. Мои сношения с французами ограничивались только болтовней.

Председатель. — Какие-нибудь проекты выдвигались французским министром в разговорах с вами?

Савинков. — Ну вот, например, я помню такой случай был, что Тардье мне обещал, что он пошлет французские корабли в Балтийское море или, по крайней мере, сделает все возможное, чтобы послать французские корабли в Балтийское море. Это было во время Юденича. Никаких кораблей не было послано.

Председатель. — А вы не считали, что платой за все эти пулеметы, штаны и сапоги, которые давали французы и англичане главным образом для Колчака и Деникина, было неучастие ваше в версальской конференции?

Савинков. — Да, я в процессе этой работы очень многое пережил и очень во многом разочаровался. И для меня было совершенно ясно, что они, конечно, стремятся получить возможно больше выгоды.

Вы не даете себе отчета, в каком мы черном теле там были. Но какого мне труда стоило добиться персонального уважения ко мне, добиться того, чтобы я говорил, как равный с равными. Что я представлял в их глазах? — Колчака. Хорошо еще, когда еще была надежда на Колчака, а потом надежды было все меньше и меньше, и когда начался отход, то они, конечно, были господами.

Председатель. — Во время ваших неоднократных бесед с министрами, французами н англичанами, вам приходилось получать от них какие-нибудь указания и советы о тех или иных планах и действиях, военных и других, на территории бывшей Российской империи?

Савинков. — Да. Одно время очень много было разговоров и с Черчиллем, и с Ллойд Джорджем о внутренней политике Деникина. И Черчилль, и Ллойд Джордж находили, что внутренняя политика Деникина совершенно сумасшедшая, что, в частности, крестьянская политика сумасшедшая. Говорили по поводу безобразий добровольческой армии в тылу, по поводу еврейского вопроса. Я делал что мог в этом направлении, чтобы указать Сазонову и Колчаку; о Деникине я не говорю, потому что там точка зрения на меня была такая: расстрелять и больше ничего, так что мой голос не мог повлиять ни на кого. Но Сазонову и Колчаку я указывал.

Должен вам сказать, что это было несомненное вмешательство в дела, но по существу вмешательство, которое мне казалось более или менее разумным, т. е. мысли, которые я высказывал, элементарные, простые, что евреев громить нельзя, что крестьянство вешать нельзя. Вся эта работа, и, в частности, унижение и вмешательство в русские дела, была для меня настолько тяжелой, что я обратился к Колчаку с просьбой отозвать меня. Я ему послал очень резкую телеграмму.

Я ему написал, что здесь русское дело не защищается, по крайней мере, мы не можем его защитить, что надо сделать что-то другое. Я ему написал, что все эти моления, околачивания, прошения и т. д. унижают нас; я его просил отозвать меня и просил разрешения приехать в Сибирь. Но я получил ответ, что мне не разрешается приехать в Сибирь. Это было опять отголоском деникинских настроений.

Вмешивались ли иностранцы еще? Я вам говорил, в вопросы внутренней политики вмешивались, да и в вопросы национальной политики так называемых независимых восточных государств, как я сказал, немножко нефтяных. О военном деле со мной не говорили, потому что при Деникине и Колчаке был военный представитель, и Черчилль телеграфировал непосредственно.

Что касается вмешательства во внутренние дела, то вам, конечно, ясно, что уже почти накануне падения Деникина, именно благодаря англичанам, в частности Черчиллю, Деникин согласился на образование правительства на новых началах, и туда ездил Чайковский, который должен был это правительство возглавить. Конечно, эта поездка Чайковского была возможна только потому, что англичане на этом настаивали под угрозой прекращения посылки пггыков. Я знаю, что во время Врангеля помогали тоже много французы. Но в этот период, о котором вы меня спрашиваете, я французской помощи совсем не видал. Знаю только об английской помощи. Да, она проходила в значительной степени через меня, кроме помощи Деникину.

Председатель. — Во время ваших разговоров с Черчиллем, Ллойд Джорджем и французскими министрами приходилось вам узнавать какие-нибудь соображения чисто военные?

Савинков. — Я вам ответил, что по военным вопросам со мной не говорили, меня не рассматривали как военного спеца. Черчилль мне показал карту Юга России, где были указаны флажками войска деникинские и ваши войска. Помню, как меня потрясло, когда я подошел с ним к этой карте, он показал мне деникинские флажки, и вдруг сказал: «Вот это моя армия».

Председатель. — Черчилль?

Савинков. — Да, Черчилль. Я помню, как у меня ноги приросли к полу. Но о чисто военных операциях со мной разговоров не было. Вероятно, если было вмешательство, — а оно, наверное, было, я в этом совершенно не сомневаюсь, — то оно шло телеграфным порядком непосредственно агенту при Деникине.

Председатель. — Вы что-нибудь ответили на эту фразу?