Олег Мозохин - Синдикат-2. ГПУ против Савинкова

В Геную я не поехал.

Борис Савинков.

Внутренняя тюрьма.

19/1—1925 г.» [241] ЦА ФСБ России. Д. Н-1791. Т. 19. Л. 233–235. .

Все это время после ареста содержался Савинков во внутренней тюрьме ОГПУ. Чтобы облегчить душевное состояние и закрепить его на позициях признания и сотрудничества с Советской властью, ему были созданы максимальные удобства нахождения под стражей. Он часто в сопровождении чекистов выезжал на прогулки, посещал рестораны и театры, приглашался на квартиры сотрудников КРО ОГПУ Пузицкого и Сосновского, встречался с литераторами и знакомыми, занимался литературной деятельностью.

Савинков несколько раз обращался через печать к лидерам белой эмиграции с призывом прекратить бессмысленную борьбу. Его объемное письмо «Почему я признал Советскую власть» печаталось в эмигрантской прессе, в газетах и журналах многих стран Европы. По распоряжению Ф.Э. Дзержинского, ему разрешили находиться в одной камере с его фактической женой — Л.Е. Деренталь. Проживая в одной камере с Любашей, как он ее называл, они обеспечивались необходимой литературой, продуктами, вином.

Несмотря на льготный режим содержания, Савинков очень тяготился положением человека, лишенного свободы, и просил освободить его досрочно из тюрьмы. «Жизнь в тюремных условиях, — как неоднократно заявлял он сотруднику КРО ОГПУ В.И. Сперанскому, — была для него совершенно неприемлема и психологически и физически».

Валентин Иванович, приняв эти слова за шутку, также шутливо ему ответил: «У Вас, Борис Викторович, камера настолько маленькая, что нельзя разбежаться, а без разбега и головы не разбить…»

Савинков грустно улыбнулся и мрачно произнес: «Вы все шутите, Валентин Иванович, а в мои годы мне не до шуток» [242] ЦА ФСБ России. Д. ПФ-9489. Т. 1. Ч. 2. Л. 10–12. .

Заключение в тюрьме, бездеятельность тяготили Савинкова. Он рвался на волю. Во время одного из свиданий с Любовью Дикгоф-Деренталь. Савинков говорил ей, что после замены расстрела десятью годами у него была длительная беседа с Дзержинским. Он мне сказал: «Савинков, вас надо было расстрелять или дать возможность работать с нами».

На вопрос Дикгоф-Деренталь о впечатлении, которое произвел на Савинкова Дзержинский, он протянул ей свои заметки, сделанные в тюрьме. В этих заметках были такие слова: «…Жизнь Дзержинского и Менжинского достаточно известна. Они старые революционеры, и при царе были в каторге, в тюрьме, в ссылке. Я их видел вчера. Менжинского я знаю по Петрограду. Мы вместе учились в университете. Он умный человек, что же касается Дзержинского, он произвел на меня впечатление большой силы».

Когда Дикгоф-Деренталь, прочитав эти строки, обратилась с каким-то новым вопросом к Савинкову, он, не ответив ей, проговорил: «Дзержинский мне сказал, что дело Дикгоф-Деренталя и Эммы Ефимовны (Эмма Ефимовна Сторе — подпольная кличка Любови Ефимовны Дикгоф-Деренталь) будет прекращено, их можно будет выпустить на свободу теперь же».

«А я уже на свободе — ответила Любовь Ефимовна, — Менжинский только опасается, что меня могут убить агенты польской контрразведки, чтобы приписать это убийство советским органам…» [243] ЦА ФСБ России. Д. ПФ-9489. Т. 1. Ч. 2. Л. 37–39.

5 мая 1925 г. Савинков написал на имя Артузова письмо, которое передал ему через Сперанского. В нем он ставил вопрос о своем освобождении, а также просил сообщить о его действительном положении: «…Не откажите мне, прошу Вас, Артур Христианович, и сообщите, действительно ли предполагается предать мое прошлое забвению или я осужден и просто-напросто отбываю наказание?» [244] ЦА ФСБ России. Д. ПФ-9489. Т. 1. Ч. 2. Л. 40. .

В этот же день Пузицкий беседовал с Савинковым, которому было сообщено, что освобождение его пока несвоевременно, а также высказал мысль, что не исключается его перевод из Москвы в Челябинск или другую какую-нибудь тюрьму.

Савинков побледнел. Тяжело вздохнул и, опустив голову, тихо промолвил: «Вот теперь-то мне все ясно, Сергей Васильевич…»

7 мая 1925 г. утром в камере внутренней тюрьмы Савинков передал Сперанскому письмо на имя Ф.Э. Дзержинского:

«Гражданин Дзержинский,

Я знаю, что Вы очень занятой человек. Но я все-таки Вас прошу уделить мне несколько минут внимания.

Когда меня арестовали, я был уверен, что могут быть только два исхода. Первый, почти несомненный, — меня поставят к стене; второй — мне поверят и, поверив, дадут работу. Третий исход, т. е. тюремное заключение, казался мне исключением: преступления, которые я совершил, не могут караться тюрьмой, «исправлять» же меня не нужно, — меня исправила жизнь. Так и был поставлен вопрос в беседах с гр. Менжинским, Артузовым и Пилляром: либо расстреливайте, либо дайте возможность работать; я был против вас, теперь я с вами; быть серединка на половинку, ни «за», ни «против», т. е. сидеть в тюрьме или сделаться обывателем, я не могу.

Мне сказали, что мне верят, что я вскоре буду помилован, что мне дадут возможность работать. Я ждал помилования в ноябре, потом в январе, потом в феврале, потом в апреле.

Итак, вопреки всем беседам и всякому вероятию третий исход оказался возможным. Я сижу и буду сидеть в тюрьме, — сидеть, когда в искренности моей вряд ли остается сомнение и когда я хочу одного: эту искренность доказать на деле. Я не знаю, какой в этом смысл. Я не знаю, кому от этого может быть польза.

Я помню наш разговор в августе месяце. Вы были правы: недостаточно разочароваться в белых или зеленых, надо еще понять и оценить красных. С тех пор прошло немало времени. Я многое передумал в тюрьме и — мне не стыдно сказать — многому научился. Я обращаюсь к Вам, гражданин Дзержинский. Если Вы верите мне, освободите меня и дайте работу, все равно какую, пусть самую подчиненную. Может быть, и я пригожусь: ведь когда-то и я был подпольщиком и боролся за революцию… Если же Вы мне не верите, то скажите мне это, прошу Вас, ясно и прямо, чтобы я в точности знал свое положение.

С искренним приветом Б. Савинков» [245] АП РФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 28. Л. 24. .

В этот день Савинков, по словам Сперанского, производил «впечатление крайне изнервничавшегося, пессимистически настроенного человека» и не раз повторял: «Для меня лучше немедленная смерть, чем медленная в тюрьме…» [246] ЦА ФСБ России. Д. ПФ-9489. Т. 1. Ч. 2. Л. 10–12.

Затем он попросил вывезти его в этот день за город на прогулку, так как ему страшно надоели тюремные стены.

Просьбу эту Сперанский передал Пузицкому. Теплым вечером 7 мая ровно в 20 часов Сперанский по служебной записке заместителя начальника КРО Пузицкого получил из внутренней тюрьмы Савинкова и доставил его в кабинет № 192, где уже находились Пузицкий и уполномоченный 6-го отделения КРО Сы-роежкин. В 20 часов 20 минут они выехали на машине за город в Царицыно.