Коллектив авторов - Война после войны

Из старого афганского блокнота выпадают полуистершиеся листки. Сохранить бы то, что осталось: пыль, гравий, цветные портреты полковых героев. Хаотичная мозаика сюжетов, фраз, случайных взглядов, как душа непогребенного. Афганистан. Снится. Было.

Пусть сегодня, спустя 20 лет, напомнит о себе шурави, прогрохотавший в полдевятого утра 15 февраля 89-го к Кушке. На последнем в нашей колонне грязном танковом тягаче с залихватской надписью «Ленинград — Всеволожск»… Может, кто-нибудь встречал субтильного доктора, который, как запечатлено в песне, «плюнул и к минному полю пошел». В предпоследний день афганской войны?

…и расскажет о своем послеафганском бытие прошедшая ад госпитальных ампутаций медсестра, представлявшаяся «разведенкой с Гражданки»… Пусть поведает о своих потомках контуженный под Кандагаром водила, который заявление в загс относил в афганской форме: не было у парня ничего более святого. Жив ли ты, «минный тральщик», 14 раз (!) подрывавшийся на своем танке — значит, переживший столько же контузий? С зажатым в трясущейся ладони «Красным Знаменем». Где ты — подполковник Саркис Хамедов, полуармянин-полуазербайджанец, спустя год оказавшийся в телевизионном фокусе карабахского конфликта?

…ностальгия никогда не отпустит. Ностальгия по времени, когда за спиной стояла страна — проблемная, но великая. В Афгане проявлялось это по-разному. Например, во время киносеанса в солдатском клубе Шинданда — «Несколько интервью по личным вопросам». С несравненной Софико Чиаурели — воплощением безгранично-женского обаяния и общесоюзной интеллигентности — «без Россий, Латвий и Грузий»; …в «казарменном» русско-украинском суржике, пересыпанном восточными словечками: «На ужин ниякого гуманитарного бакшиша нэ маемо?», что воспринималось как язык «воинов-интернационалистов»…

В редакционной полуземлянке дивизионной газеты под маскировочной сетью собирались барды-«пииты» со всего многотысячного шиндандского гарнизона.

Именно Афганистан подарил нашей культуре пронзительную поэтическую струну, которая до сих пор, прочнее, чем СНГ, связывает бывший Союз: Игоря Морозова — «И отплясывают рьяно / Два безусых капитана / Два танкиста из Баглана / На залатанной броне»…, …Михаила Михайлова — «Мы ещё не вернулись, / Хоть привыкли уже / Находиться средь улиц / И среди этажей…», наконец, Виктора Верстакова — «Прощай Афганистан, которого мне жаль…»

«Прощай, Афганистан, которого мне жаль». Третий тост. Стоя. Молча.

Его полное имя звучит торжественно — Али Абдул Гафур эль-Кундузи. Посвященным оно говорит о многом. Об арабских корнях, о высоком месте в иерархии этой сверхпереплетённой даже для многонационального Афганистана провинции — Кундуз. Другое дело, что тамошняя аристократия, вопреки европейским представлениям о ханах и шахах, отличается от прочих, живущих сколько-нибудь с достоинством, разве что ценностью ковров, обязательным еженедельным пловом да могилами родственников, упокоенных на священных кладбищах — мазарах. О родстве с хозяевами здешних мест, таджиками, причем духовного происхождения, его имя точно свидетельствует: арабское Гафур перекликается с персидским Гафар — этими именами называют общепризнанно достойных. К тому же с местной арабской голытьбой родовитые таджики не сближаются, считая их тамошними «цыганами» и экзотическим меньшинством — в Кундузе их всего пять-шесть тысяч. Впрочем, и в детстве и потом его будут звать просто Али. По-русски, разумеется, Алик, и даже Алёша…

В армию его забрали в 1988 г. 20 лет от роду. Забрали так, как забирали тогда всех. 53-я узбекская дивизия генерала Дустома, одного из наиболее влиятельных военачальников Наджибуллы на севере Афганистана, поочередно окружала кишлак за кишлаком, район за районом. Всех юнцов и аксакалов, кто не мог откупиться на месте, гнали, как скот, за колючую проволоку так называемого «марказэ-харби» — дивизионного учебного центра, находившегося в четырех километрах от Кундуза. Почти сразу туда приезжали грузовики «ГАЗ-66», чтобы спешно увезти хотя бы ту часть «призывников», которая по внешнему виду могла носить оружие. Остальных тоже нельзя было держать подолгу: больных — их бывало до трети — отпускали к тут же толпившимся родственникам. Они, рисковавшие пополнить тех, кто за проволокой, тянулись сюда с тачками и баранами. Счастливцев отдавали не за так, а за блеющий «выкуп». Кого-то фильтровали гэбисты-хадовцы: увозили не только подозрительных, но и тех, кто приглянулся им самим — в воюющей стране военных кадров много не бывает. Да и какая-никакая конспирация: все, мол, видели, что такого-то заарканила госбезопасность. ХАД всегда имел преимущественное право на отбор новобранцев в свои ряды. Вообще-то Али уже один раз забирали в учебный центр, но тогда отпустили. Потому что за него похлопотал отец — едва ли не единственный в Афганистане араб-инженер и бывший партработник. Он позвонил самому Наджибулле.

Впрочем, все по порядку. Отец Али, Абдул Гафур, учившийся в Советском Союзе в начале 1970-х годов, вернулся в Кундуз с дипломом Ташкентского университета, активистом Народно-Демократической партии Афганистана и искренним другом Советского Союза. Правда, непростое происхождение и образованность привели его не к революционерам из бедняцко-левацкого крыла «Хальк», а к социал-реформаторам из «Парчама». Его лидером являлся Бабрак Кармаль. С ним Абдул Гафур эль-Кундузи поддерживал отношения до окончательного переезда Бабрака в Союз в 1987 г. А тогда, в 1978 г. Саурской революции, сначала халькист Тараки, потом его еще более радикальный соратник Хафизулла Амин сочли всех парчамистов главными врагами народной демократии. Парчамисты, кому удалось миновать кабульский застенок Пуле-Чархи, бежали кто куда. Проще было бежать из провинциального Кундуза. Впрочем, в сентябре 1979-го за семьей Али приехал русский советник в советско-афганской кампании по строительству железной дороги Термез — Хайратон. Он работал здесь уже несколько сроков и, как и отец Али, называл себя путейцем-железнодорожником — «по крайней мере, в душе!» Гость прилично знал дари и арабский, что, собственно, и сблизило его с Абдул Гафуром. Может, из-за этого знакомства семейство не трогали ни при короле, ни при Дауде, ни при народной власти. Дружба с «шоурави» — «советским» тогда дорогого стоила… Ведь Иттэхади Шоурави — Советский Союз — это страна Аллаха. Так считали все, кто по случаю гостил по ту сторону Пянджа — Аму-Дарьи… Или, по крайней мере, верил не только в Аллаха, но и в лучшую жизнь для своих детей… Может, поэтому и сегодня большинство афганцев зла на шурави не держит… Грузить небогатые пожитки (ковры да швейную машинку) помогал дервиш-узбек — едва ли не единственный афганец — участник Великой Отечественной войны: его забрили в 1944 г. по ошибке, когда он гостил у родственников в узбекских Каршах. Бачам-пацанам со всего квартала-махалля он показывал замотанную в поясной платок медаль «За победу над Японией».