Ольга Тогоева - Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики

Впрочем, подобный «выход из положения» искали не только проститутки или незамужние девицы, но и вполне, на первый взгляд, добропорядочные особы. Например, в 1405 г. оказалась помилована 28-летняя вдова из Амьена, которая утопила своего младенца,

дабы избежать позора для себя и своих родителей и друзей, а [также] из страха, что ее брат, [реакции] которого она опасалась, узнай он [о родах], задушит ее и убьет [685] “Pour eschever le deshonneur d’elle et de ses diz parens et amis et pour crainte et doubte d’un sien frere dont elle se doubtoit se ce venoit a sa cognoissance que il ne la tuast ou affolast” (ANF. JJ 160. № 95, novembre 1405). .

Тем не менее, Колетт Ла Бюкет не пошла на столь крайние меры, несмотря на то, что родители всячески попрекали, ее внебрачным сыном. Мальчик продолжал жить с матерью, и в споре с Жаном Ле Мерсье он выступил ее главным помощником, если не сообщником. Та же метаморфоза произошла, по всей видимости, и с неким Ришаром из Сен-Дени, молодым человеком десяти лет, который в том же 1391 г. свидетельствовал в суде королевского прево Парижа против Марион де ла Кур (Marion de la Court) — местной прачки, а по совместительству «проститутки, женщины веселого образа жизни, собственным телом и в меру сил доставляющей удовольствие своим компаньонам» [686] “Marion de La Court, lingiere, fille de vie… dit et afferma par son serement que vérité est que elle est femme joyeuse de vie et… de son corps fait à son povoir le plaisir des compaignons” (Registre criminel du Châtelet de Paris. T. 2. P. 422–441, здесь P. 422). . Обвиняемая регулярно промышляла воровством, а мальчик помогал ей в этом ремесле, отвлекая на себя внимание клиентов, владельцев таверн и челяди в богатых домах, куда удавалось проникнуть его хозяйке [687] Ibid. P. 423–425. . В своих показаниях в суде Марион постоянно отзывалась о Ришаре как о слуге (son varlet) [688] Ibid. Р. 423, 430, 432–435. , который обычно сбывал краденое, да и сам не брезговал мелким воровством. Однако перед казнью, стоя на краю ямы, в которой ее должны были закопать живьем как закоренелую преступницу [689] “Comme larrenesse elle ne feust exécutée, c’est assavoir enfouye toute vive, et… elle l’avoit bien gaignié et deservi” (Ibid. P. 436). , она внезапно назвала его сыном [690] “Elle estant auprès de la fosse ordennée à le enterrer et fur le point que l’en lui vouloit mettre, congneut et afferma par serement les confessions су-dessus es-criptes… estre vrayes…. Et, oultre ce, et en augmentant ycelles confessions et pour vérité et afin de descharger fon ame… de ses péchiez, crimes et larrecins par li faiz elle puist et ait cause de recevoir la mort en plus grant contriccion, congneut et confessaa avoir fait les larrecins… à plulieurs et diverses foiz et ycelles fait faire en sa presence à son sceu et commandement par Richart son filz” (Ibid. P. 437, курсив мой — O. T.). . Любопытно, что мальчик, несмотря на обвинения, выдвинутые против него его хозяйкой (или матерью), не был арестован и после ее смерти, по-видимому, пополнил ряды многочисленных малолетних попрошаек, которыми так славился средневековый Париж [691] Alexandre-Bidon D., Lett D. Op. cit. P. 173–187. . Примерно такая же участь могла ожидать и сына Колетт Ла Бюкет, учитывая, что нашу героиню изгнали из столицы королевства.

Оставался, впрочем, еще один — последний — способ устроить судьбу, не подвергая жизнь ребенка опасности и не принуждая его заниматься противозаконной деятельностью. Именно на такой вариант и рассчитывала, вероятно, Колетт. Жан Ле Мерсье вполне мог признать ее сына своим собственным, дать ему имя и назначить содержание. Подобных примеров история средневековой Франции знала немало. И если Жан, будущий граф Дюнуа (ок. 1402–1468), бастард Людовика, герцога Орлеанского (1372–1407), родился у знатной женщины — Мариэтт д’Энгьен (Mariette d’Enghien) [692] После убийства отца в 1407 г. Жан получил известность как Бастард Орлеанский и воспитывался Валентиной Висконти, вдовой герцога. После того как его сводный брат Карл, герцог Орлеанский (1394–1465), оказался в плену после битвы при Азенкуре в 1415 г., именно Жан возглавил партию арманьяков — сторонников дофина Карла, на службу к которому он поступил в 1417 г. и оставался одним из самых преданных его военачальников и советников. В благодарность за службу Карл VII и даровал ему в 1439 г. титул графа Дюнуа: Wagner J.A. Encyclopedia of the Hundred Years War. Westport;L., 2006. P. 175–176; Contamine Ph., Bouzy O., Hélary X. Jeanne d’Arc. Histoire et dictionnaire. P, 2012. P. 674–676. , то упоминавшийся ранее королевский прево Парижа Амбруаз де Лоре был внуком Тифани Арнуль (Thiphaine Агпоl) — служанки в доме сеньора Гийома де Пре, сожительницей которого она стада. Отец признал незаконнорожденную дочь, появившуюся на свет в 1360 г., дал ей свое имя (Мари де Пре) и, выделив приданое, выдал замуж за Амбруаза I де Лоре, отца будущего прево [693] Angot A. Tiphaine Arnoul, aïeule d’Ambroise de Loré H La Province du Maine. 1894. P. 168–174. Благородный поступок Гийома де Пре повлек за собой, тем не менее, серьезные последствия. Тифани Арнуль, желая обеспечить своей дочери и ее детям состоятельную жизнь, попыталась оспорить в суде права Оливье де Пре, законного сына Гийома. Тот отказался делить с Мари полученное от отца наследство, и тогда Тифани представила двух свидетелей, утверждавших, что ее брак с Гийомом был освящен церковью, а потому их общая дочь не являлась бастардом (que ledit seigneur de Prez lavoit espousé en Saincte Eglise et que ladite Marie avoit esté mise soubz le poile). Эти показания суд посчитал ложными, Тифани отправили на пытку, где она призналась, что «сеньор де Пре всячески желал жениться на ней, если бы не боялся бесчестья, которое он дричинил бы [этим поступком] своим друзьям и детям, [а потому так] и не решился заключить [с ней брак]» (le seigneur de Prez auroit bien voulu l'espouser s’il navoit craint la deshonneur que il feroit a ses amis et enfans maiz pour doubte d’eulx ne l’osoit faire). В качестве смягчающего ее вину обстоятельства Тифани назвала желание видеть своих внуков преуспевающими людьми (veant la belle generacion de sadicte fille, désirant que Hzpeussent estre avanciez): ANF. X 2a 16, fol. 60-63v (août 1410). Подробнее об этом процессе см.: Gauvard С. “De grâce especial”. P. 575. . Похожая ситуация повторилась век спустя с Гийомом, Бастардом Пуатье, сыном графа Шарля II де Пуатье (1455), королевского советника и камергера, и его служанки Беатрис. Гийом являлся верным сподвижником Карла VII, занимал пост сенешаля в графстве Валентинуа, а в 1461 г. стал опекуном своего сводного брата Эймара — законного наследника отцовского титула [694] HarsgorM. Lessor des bâtards nobles au XV e siècle // RH. 1975. T. 253 (2). P. 319–354, здесь P. 331. . И хотя, как справедливо отмечают исследователи [695] Рут Каррас отмечала, что, согласно неписаным нормам, средневековый обыватель имел право признать своим только ребенка, рожденного от давней сожительницы. Если мужчина и женщина являлись любовниками и не могли рассчитывать на заключение брака даже в отдаленном будущем, их дети так и оставались бастардами: Karras R.M. Marriage, Concubinage, and the Law // Law and the Illicit in Médiéval Europe / Ed. by R.M. Karras, J. Kaye, E.A. Matter. Philadelphia, 2008. P. 117–129. См. также: Gauvard C. “De grâce especial”. P. 721–723. , наличие бастардов отнюдь не приветствовалось среди французских обывателей, поскольку вело к диффамации их матерей (как, впрочем, и отцов) [696], знатные сеньоры королевства, напротив, в XIV–XV вв. охотно признавали своих незаконнорожденных детей, наделяли их титулами и состоянием, обеспечивали им высокие должности в армии, при дворе или в церковной иерархии и таким образом создавали новые и весьма полезные для себя социальные связи [697]. Иными словами, теоретически мы можем предположить, что, сложись ситуация иначе, Жан Ле Мерсье не отказался бы от сына-бастарда и так же, как и многие его знакомые и коллеги, принял бы его в свою семью [698]. Тем не менее, скандал, который учинила Колетт Ла Бюкет в его доме и который, по мнению судебных чиновников, мог повлиять на отношения сира де Нувийона с законной супругой и даже привести к их разводу [699], не позволил ее мечтам осуществиться. Напротив, за свое преступление наша героиня заплатила весьма дорогую цену. Как мы помним, ее не только выставили к позорному столбу, что было самым распространенным наказанием в подобных случаях [700], но и навечно изгнали из Парижа и его окрестностей под страхом смертной казни.