Виктор Серж - От революции к тоталитаризму: Воспоминания революционера

Вождей восставшего Кронштадта ранее никто не знал, они вышли из низов. Один из них, Петриченко, бежал в Финляндию. Другой, Перепелкин, оказался весте с моими друзьями, которых я навещал накануне, в домзаке на Шпалерной, через который прошло столько революционеров, в том числе Ленин и Троцкий. Прежде чем исчезнуть навсегда, Перепелкин передал нам свой рассказ о тех событиях.

Мрачный день 18 марта! Утренние газеты вышли с шапками в честь пролетарской годовщины Парижской Коммуны. А пушка, стреляющая по Кронштадту, заставляла глухо подрагивать стекла. В канцеляриях Смольного царило нехорошее замешательство. Все, кроме самых близких, избегали разговаривать друг с другом, и разговоры были горькими. Никогда широкие невские просторы не казались мне столь тусклыми и унылыми. Примечательное историческое совпадение — в тот же день, 18 марта, в Берлине потерпело поражение коммунистическое восстание.

Кронштадт открыл период растерянности и сомнений в партии. В Москве Панюшкин, большевик, выдвинувшийся в годы гражданской войны, демонстративно вышел из ВКП(б) и попытался создать «Советскую партию» [1-160]. Он открыл клуб в одном рабочем районе. Некоторое время его терпели, а затем арестовали. Товарищи приходили ко мне с просьбами походатайствовать о его жене и ребенке, которых выселили из комнаты; им пришлось ютиться в коридоре. Я не смог ничего сделать. Другой старый большевик, Мясников, участник восстания 1905 г. в верховьях Волги, лично знающий Ленина, потребовал свободы печати для всех, «от анархистов до монархистов». Вскоре он был сослан в Ереван, откуда перебрался в Турцию. Я встретил его в Париже двадцать лет спустя.

Слова «тоталитаризм» еще не существовало. Нечто неосознанное нами крепко опутывало нас. Я принадлежал к бессильному меньшинству, которое понимало это. Большая часть партийных руководителей и активистов, ревизуя свои взгляды на военный коммунизм, начинали оценивать его как экономический эксперимент, аналогичный централизованным режимам, созданным во время войны в Германии, Франции, Англии, тому, что называли «военным капитализмом». Они надеялись, что с установлением мира произойдет возвращение к некой советской демократии, о которой никто не имел ясного представления. Великие идеи 1917 года, позволившие большевистской партии увлечь крестьянские массы, армию, рабочий класс и марксистскую интеллигенцию, очевидно, умерли. Разве Ленин не предлагал тогда свободу печати, при которой каждая группировка, которую поддерживал десяток тысяч человек, могла издавать свой печатный орган за счет общества? (1917 г.). Он писал, что в рамках советов переход власти от одной партии к другой сможет происходить безболезненно. Его теория обещала государство, совершенно отличное от прежних буржуазных государств, «без чиновников и полиции, чуждых народу», в котором трудящиеся будут осуществлять управление непосредственно через свои выборные советы и самостоятельно поддерживать порядок благодаря системе милиции. Монополия на власть, ЧК, Красная Армия допускали существование такого вожделенного «Государства — Коммуны» только в виде теоретического мифа. Война, борьба с внутренней контрреволюцией, голод, породивший бюрократический распределительный аппарат, убили советскую демократию. Как может она возродиться? Когда? Партия верно ощущала, что малейший отказ от власти будет на руку реакции.

К этим историческим факторам следует добавить и важные факторы психологические. От эпохи к эпохе марксизм неоднократно менялся. Он возник благодаря научным достижениям, буржуазной философии и революционным стремлениям пролетариата в момент, когда капиталистическое общество приближалось к своему апогею. Марксизм представляется естественным наследником того общества, продуктом которого он стал. Также как индустриальное капиталистическое общество старается охватить весь мир, моделируя по — своему все аспекты его жизнедеятельности, марксизм начала ХХ века стремится все переустроить, все переменить, начиная с форм собственности, организации труда и карты континентов (путем отмены границ) вплоть до внутреннего мира человека (путем научного и антирелигиозного воспитания). Претендуя на тотальное переустройство, он был в этимологическом смысле тоталитарным. Самая крупная марксистская партия между 1880 и 1920 гг. — немецкая социал — демократическая — бюрократически организована по государственной модели, стремится завоевать власть в рамках буржуазного государства, думает о государственном социализме. Большевистскую мысль вдохновляет ощущение владения истиной. В глазах Ленина, Бухарина, Троцкого, Преображенского, материалистическая диалектика является одновременно законом человеческого мышления и законом развития природы и общества. Партия обладает истиной, всякое иное мышление есть заблуждение, вредное либо реакционное. Абсолютная убежденность в своей высшей миссии придает ей поразительную моральную энергию и вместе с тем нетерпимое умонастроение. «Пролетарский якобинизм» с его бескорыстием, дисциплиной мысли и действия коренится в психологии кадров, сформированных старым порядком, то есть борьбой против деспотизма; происходит селекция авторитарных типов. И, наконец, победа революции замещает комплекс неполноценности от века униженных и оскорбленных масс духом социального реванша, тяготеющего, в свою очередь, к созданию новых деспотических институтов. Я видел, с каким опьянением вчерашние матросы и рабочие командовали, находили удовольствие в том, что давали понять: отныне власть — это они!

По этим же причинам великие трибуны сами бьются в безвыходных противоречиях, которые диалектика позволяет им преодолевать на словах, то есть зачастую демагогически. Сотни раз Ленин восхвалял демократию и подчеркивал, что диктатура пролетариата есть диктатура, направленная «против бывших собственников, лишенных собственности», и одновременно «самая широкая демократия трудящихся». Он в это верит, он этого желает. Ленин отправляется с отчетами на заводы, требует не бояться беспощадной критики со стороны рабочих. Озабоченный нехваткой людей, он также пишет в 1918 г., что диктатура пролетариата вполне совместима с режимом личной власти. Он отправляет в тюрьму своего старого друга и товарища Богданова за то, что тот возражает ему; объявляет меньшевиков вне закона из — за вредных заблуждений этих «мелкобуржуазных» социалистов. Он ласково принимает анархиста Махно и пытается доказать ему правоту марксизма; но допускает объявление анархизма вне закона. Он обещает верующим мир и приказывает беречь церкви; но повторяет, что «религия — это опиум народа»… Мы идем к бесклассовому обществу свободных личностей, но практически повсюду бросаются в глаза партийные лозунги: «Царству трудящихся не будет конца». Над кем же они будут царствовать? И что означает слово «царство»? Тоталитаризм — в нас самих.