Владимир Михайлюк - Пермская шкатулка

Система эта заключается в следующем. Г-н Мельгунов, записывая первый куплет песни, замечает, каким изменениям она подверга-

275

ется в последующих. Отмечая эти изменения и в виде вариантов записывая отдельно на бумагу, он всю массу этих вариантов связывает контрапунктически с мелодией, и таким образом из общего соединения всех мелодических голосов (по исправлении, конечно, некоторых неправильных ходов) выходит в четырехголосном сложении необыкновенно стройная и полная народной души симфоническая картина, состоящая не из выдуманного собирателем, а из созданного самим народом гармонического голосоведения.

Кто бы мог подумать, чтобы варианты могли так гармонично согласоваться между собой! А между тем это факт. И честь этого, может быть, случайно открытого факта принадлежит г-ну Мельгунову! Неправда ли — и просто, и остроумно!

Такое открытие может повести к удивительным результатам в ходе

О о

всего музыкального искусства, а для русской музыки это до такой степени важно, что всех последствий его и предвидеть нельзя. Изобретение это, которое можно назвать фонографией самих задушевных

fj

чувств народа, дает, между прочим, музыкантам всех стран истинныи

О U

ключ к разъяснению таинственно-историческои загадки о свойстве древнегреческой музыки. Сущность этой музыки должна теперь воскреснуть перед нашими глазами.

Мы имели наслаждение слышать эти записанные г-ном Мельгу- новым песни. Что за пленительная музыка! Сколько встречается свободы, изящества и необыкновенной оригинальности в этой народной гармонии. Какие самобытные ходы, обороты, аккорды, мелодические рисунки попадаются в этой музыке! И все это одушевлено одной

О О о о

мыслью, одной идееи — идееи народной жизни…

Особый цикл этих песен (именно духовные стихири) поразил нас выражением своего величественного и торжественного чувства».

Приведенная цитата позволяет убедиться, как благоговейно, с глубоким пониманием относился Иван Петрович к песенному народному творчеству. Только постигнув душу народа, вслушавшись в звучание ее порывов, можно было сочинить песню, которую народ воспринял как свою, даруя ей бессмертие. А в мелодии «Калинки» слились и удаль молодецкая, и тоска по воле при почти трехсотлетнем крепостном праве. Напомним — песня родилась в 1860 году — за год до отмен ы крепостничества.

Пройдя народную «корректуру», мелодия песни, возможно, несколько изменилась. По воспоминанию внука композитора, музыкан-

276

та-любителя, державшего в детстве рукописные ноты «Калинки» и смутно запомнившего вступительный наигрыш, звучал он в бодрой танцевальной манере. Теперь его не восстановишь, поскольку ноты затерялись. По семейному преданию, Ларионов написал музыку к стихотворению А. Н. Толстого «Колокольчики мои».

Полноценный очерк о жизни и творчестве композитора и музыканта И. П. Ларионова пока не создать: многое еще не найдено, слова и ноты его романсов затерялись, уникальная коллекция записанных им мелодий народных песен утрачена. Не совсем пока ясно, что значат слова дочери композитора Елизаветы, обращенные к сестре Марии: «Дала доверенность на ноты «Барышни», а партитуру ни за что не пошлю, чтобы не повторилась история с песнями».

Правда, слова двух романсов — «Прости» и «Звуки» — с большой долей вероятности можно предположить, что найдены. Одноименные стихотворения нашлись у известного поэта А. Н. Плещеева, дружившего с Ларионовым. Название стихов и их песенность обнадеживают. Вот строки из стихотворения «Прости»:

О, дай усталой головою Еще на грудь твою прилечь, В последний раз облить слезою И шелк волос, и мрамор плеч…

А вот последняя строфа из романса «Звуки»:

Так пой же! Легче дышит грудь, И стихли в ней сомненья муки… О, если б мог когда-нибудь Я умереть под эти звуки!

Как уже упоминалось выше, романс «Звуки» долго находился в репертуаре популярной певицы С.-Петербургской оперы Д. М. Леоновой. Одной строчки об исполнительнице романса казалось достаточно до тех пор, пока не нашлись слова романса, и тогда вдруг возник настойчивый интерес к певице: кто она, почему выбрала этот романс, что в нем ее пленило — слова или мелодия, не о себе ли, владеющей дивным голосом, она пела, что думали о ней современники? Вот несколько отзывов о ее редком таланте:

277

«Она пела так, как могла петь только богиня пения, которая своим голосом укрощала не только людей, но и зверей. И эта певица пела так, что рыбки на дне моря встрепенулись… Ей так хлопали в ладоши, такой шум был в зале, точно тысячи журавлей слетелись и коло-

О

тили своими носами в пол», — писала газета города Иокагама о гастролях Дарьи Михайловны Леоновой в Японии. Во второй половине 70-х годов XIX века знаменитая русская певица потрясала слушателей Европы, Японии, Китая, Америки своим божественным контральто. «Леонова владеет обширным звонким голосом: две октавы с половиною, от нижнего «соль» до верхнего «до», — писал М. И. Глинка. «У Леоновой, — замечал А. Н. Серов, — несравненно больше таланта, больше божественного огня, чем у многих артисток, пользующихся европейской славой».

Даже за давностью лет приятно сознавать, что овеянная мировой славой певица исполняла на своих концертах романс, написанный уроженцем Перми. Стало быть, романс стоящий.

А стихи А. Н. Плещеева, ставшие романсами, поэт написал в 1846 году, когда Ларионов еще учился в Московском кадетском корпусе и ему было 16 лет. Он мог их прочитать, а они — запасть ему в душу, и три года спустя, уже будучи офицером, в походе молодой композитор положил стихи на музыку. Возможно, так и началась дружба Ларионова и Плещеева.

У них было сходство судеб. И тот и другой в молодости служили в армии, участвовали в военных походах. Оба рано овдовели и каждый воспитывал троих своих детей. Ларионову жилось крайне трудно. Его одолевали болезни. Не случайно в одной из музыкальных бесед из-под пера рецензента вырвалась фраза о том, что если бы не волшебный мир музыки, «жизнь наша была бы еще безотраднее, чем она есть…»

Когда Ларионов заболел, Плещеев выхлопотал ему пособие от литераторов столицы, а после смерти друга поддерживал материально трех его дочерей.

Не красна была жизнь и у А. Н. Плещеева. Он стоял на эшафоте Семеновского плаца в ожидании смертной казни рядом с Ф. М. Достоевским, осужденный за участие в кружке Петрашевского. В последнюю минуту Достоевскому казнь заменили каторгой, Плещееву — лишением дворянства и солдатчиной, которую он отбывал в Уральске, затем — в Средней Азии, где при взятии крепости Ахмечеть отличился и был произведен в унтер-офицеры, позже — в прапорщики.