Юлий Буркин - Осколки неба, или Подлинная история “Битлз”

– Это мой друг. Такая же тварь, как и все мы.

– Аллилуйя, – ехидно протянул Джон.

А Пол внезапно осознал ускользавший от него второй смысл происходящего. «Что бы мы сейчас не говорили, – подумал он, – это мы клянемся друг другу в верности…»

– Шнеллер, – подтолкнула его Лиззи.

Пол встал перед свечой. И вдруг оказался в центре мира. И стало ужасно трудно собраться с мыслями. Или виноват глинтвейн?

– Недавно мне приснилась мама Мэри, – начал он, сам не понимая, почему заговорил именно об этом. – Она вошла в мою комнату и спросила: «Ну, как ты, сынок?» А я сказал ей: «Я не знаю, как я. Я хотел стать учителем, мама, чтобы ты гордилась мной на небесах. Но выходит по-другому. Похоже, я буду музыкантом…» И вдруг она сказала мне: «Пусть будет так…» И исчезла…

Пол вздрогнул и огляделся. Все внимательно и очень серьезно смотрели на него. При чем здесь сон? Он почувствовал, что должен продолжать.

– И если уж мне суждено стать музыкантом, я хочу быть самым знаменитым в мире. Вот! – Сказал он. – А еще я, в конце концов, хочу трахнуть свою подружку Лиззи.

Джон поперхнулся вином и закашлялся. А Пол покраснел от смущения, сам удивляясь собственной выходке. И, в то же время, он был горд своей смелостью.

Прокашлявшись, Джон захлопал ему в ладоши, и его поддержали остальные.

Пол вернулся на диван, а Лиззи уже стояла на его месте:

– Я говорить по-английски, чтобы все понимай меня, – сказала она. – Я хочу ехать в Париж. Моя мечта быть балерина, чтобы все сказать: «Какая она прекрасная». Маме стыдно, что я танцевать в ресторане. Я хочу, чтобы она сказала: «Ты умница, Лиззи»… Хочу много денег. Но это за себя. А больше я хотеть за вас. Вы все такие хорошие… Я хотеть, чтобы все, что вы говорить сегодня, сбылось.

– Особенно у Пола, – с усмешкой проворчал Джон из своего угла.

– Особенно у Пола, – с вызовом посмотрела Лиззи в его сторону. – Да.

И она вернулась на свое место. И никто не засмеялся. Даже Джон. Но удержаться от ехидного замечания он все же не сумел:

– Только не сейчас, потерпите, – сказал он, зажигая свет. И волшебство рассеялось. – Пора топать в клуб.

Запись с Тони Шериданом длилась несколько дней. Он был «свой в доску» и большинство песен, которые он спел, были самыми популярными хитами. Кроме того «Битлз» уже давно и сами играли их в клубе. Так что особых проблем не возникло.

Правда, Берт Кемпферт заявил, что название «Битлз» немецкую публику вряд ли привлечет, да, к тому же, оно созвучно с местным сленговым словечком «пидлз», означавшим член. И он предложил назваться по-другому – «Бит Бразерз». Как ни странно, Джон легко проглотил это. Его сговорчивость объяснялась просто: если бы они записывались на диск сами, это были бы «Битлз» и только «Битлз», а как аккомпаниаторам, не все ли равно, как называться?

Для пластинки они записали шесть песен, но к июню, когда они собрались обратно в Ливерпуль, диск еще не вышел. Появился только сигнальный миньон с двумя песнями – «My Bonnie» [36]и «When The Saints Go Marching In» [37].

Но и это, наряду с отъездом, стало достаточным поводом для грандиозного сабантуя в «Топ Тене». Тут уж в гримерку набились все – и музыканты, и друзья, и подруги.

Шнапс и пиво лились рекой. Проигрыватель надрывался американскими рок-н-роллами вперемешку со слащавыми немецкими шлягерами. Астрид Кирхгерр фотографировала всех на память.

Это было грустное веселье.

– Я вернусь, честное слово вернусь, – говорил Пол, обнимая свою Лиззи. – Не могу же я остаться, когда уезжают все…

И, как гром среди ясного неба, прозвучал тост Стюарта:

– Ребята! – начал он. – Ребята, я хочу сказать что-то важное. Сделайте музыку потише.

Проигрыватель выключили, все зашикали друг на друга.

– Ребята. Сегодня у нас масса причин для выпивки. Во-первых, расставание, это знают все. А во-вторых, мы с Астрид решили пожениться.

– О-о-о! – обрадованно загалдели все. Только Джон, смекнув, что из этого следует, помрачнел и выкрикнул:

– Ты что, остаешься тут?!

– Да Джон. Прости. Профессор Лерхенфельд сказал, что подготовит меня, и с сентября я буду принят в Гамбургскую академию художеств. Ты знаешь, я плохой музыкант, и до сих пор я был с вами только потому, что очень люблю вас. Но игра в музыку кончилась. Началась настоящая музыка… Эта пластинка, – он взял с колонки миньон и помахал им, – начало больших побед.

Он замолчал, притихли и остальные. Трудно было представить «Битлз» без Стюарта.

– Ты не можешь нас бросить сейчас! – крикнул Джон.

– Я не бросаю. Я отпускаю вас. Я выпрыгиваю из корзины, и шар под названием «Битлз» устремляется к звездам.

А это, – Стюарт положил диск на место и взял за гриф бас-гитару, – это – тебе. – И он протянул инструмент Полу.

Даже по нынешним временам это был королевский подарок, и у Пола, когда он принимал гитару из рук Стюарта, к горлу подкатил комок.

– А теперь – выпьем! – закончил тот.

И в то время, когда все последовали его призыву, он, понизив голос, добавил специально для Пола:

– И не забудь о том, что я тебе говорил, – он показал глазами на Ринго Старра, который, никого не слушая, с идиотским выражением выстукивал что-то ладонями по ляжкам. – Вместе вы будете рядом с Богом.

Пол кивнул. И, сквозь радость от ощущения всеобщего братства, сквозь горечь от расставания с другом, в его душе, словно чернильная клякса через промокашку, проступило пятно безотчетного страха.

Ему нравился Ринго. Но он уже почти не сомневался, что мистические выкладки Стюарта верны.

Так кто же станет следующей потерей?

Нельзя сказать, чтобы Брайан Эпштейн уж очень любил музыку. Но во всяком случае, против музыки он не имел ничего. И, раз уж вышло так, что ему пришлось заведовать отделом грампластинок, он решил подойти к этому делу серьезно.

Во-первых, он выписал самые крупные музыкальные журналы и иногда листал их. Во-вторых, стал лично, часто не без отвращения, прослушивать все поступающие к нему диски. А в-третьих, завел «книгу спроса», в которой фиксировал поступающие заказы и каждый факт продажи. Он хотел ориентироваться в музыкальном рынке.

К его прискорбию, наибольшим спросом у ливерпульцев пользовались не Сибелиус и Григ, а разная грохочущая и бренчащая, преимущественно американская, ерунда. В качестве нештатного корреспондента Брайан стал сотрудничать с местной музыкальной газеткой «Мерси Бит», пытаясь хотя бы таким образом возвышать эстетические пристрастия сограждан.

Однако, бизнес есть бизнес. И потомственный торговец Эпштейн делал все для того, чтобы каждый покупатель мог найти у него то, что хотел.

Неожиданно для Эпштейна-старшего, отдел его непутевого сына на Шарлот-Стрит стал процветать и расширяться.