Юлий Буркин - Осколки неба, или Подлинная история “Битлз”

Джон, молча слушавший все это, встал и положил руку Брайану на плечо.

– Если мы тебе надоели, поступай, как считаешь нужным. Но прежде я хочу извиниться за все свои глупые выходки. Прости. Я тоже не хочу, чтобы ты уходил.

Джон сел. Все молчали, ожидая.

– Ну раз так… – произнес Брайан с трудом, сглатывая комок в горле. – Раз так… – И вдруг взревел: – Вы у меня забудете, что вы – «Битлз»! Вы у меня, как ишаки вкалывать будете!!!

– Ура!!! – заорал Ринго. – Да здравствует мистер Эпштейн! Да здравствуют ишаки!

И Брайан развернулся вовсю.

Сами «Битлз» к этому моменту заметно обленились. У каждого из них были свои семейные дела… Употребление наркотиков стало регулярным. Это тоже вышибало из колеи то одного, то другого.

Брайан установил жесткий график работы и даже ввел штрафные санкции за нарушение дисциплины. К его удивлению, они не возмущались, а, казалось, были даже довольны.

Для Эпштейна было главным, чтобы два альбома появились в оговоренный с «E.M.I.» срок, иначе пришлось бы платить крупную неустойку. А «Битлз» это понравилось потому, что можно было запереться в павильоне и не высовывать из него носа. Битломания бушевала, им просто стало невозможно показываться на людях.

Когда «Битлз» начали работать над «Rubber Soul» [84], у них практически не было ни одной новой песни. Но Брайан давил, и они сочиняли альбом с нуля. Не песни, а именно альбом – целиком. Благо, студия на Эбби Роуд была в их полном распоряжении, а Джордж Мартин дневал и ночевал тут вместе с ними.

Это была первой попыткой работать в таком режиме. Павильон превратился в творческую лабораторию. Каждый выкладывал свои идеи, а потом все вместе доводили выбранную песню до ума. Поначалу в работу брались почти все предложения, но в один прекрасный момент демократии пришел конец.

– Так дело дальше не пойдет, – сказал Джон, глядя на скучающую физиономию Пола после прослушивания очередной заунывной композиции Джорджа.

– Но ведь это хорошая песня, – надул губы Джордж. По нависшей тишине он догадался, что с ним не согласны. – Ну, как хотите. Тогда послушайте другую, – он принялся листать толстенную тетрадку, сплошь испещренную кабалистическими знаками, заменявшими ему ноты и названия аккордов. Наконец он нашел что-то, на его взгляд подходящее, и внимательно глядя на свои костлявые пальцы неуклюже поставил их на гриф. Затем гордо объявил:

– Этот аккорд я сам придумал! Послушайте еще одну песню. Она называется…

Джордж замялся и пристально всмотрелся в свои чернильные закорючки. После нескольких попыток прочесть он виновато сообщил:

– Название неразборчиво написано. Но ведь это и не важно. Я вам сыграю и вы все сразу поймете.

Понимание пришло после первых же звуков. В некоторых местах текста еще не было, и автор подвывал без слов. В конце концов, Джон не выдержал и прервал его:

– Все. Долой благотворительность! Верно Макка? Дай ему волю, так он будет тут весь день завывать.

Пол криво усмехнулся:

– И всю ночь.

– А разве были плохие песни? – вступился Ринго, приложивший руку к некоторым из композиций Джорджа.

– Замечательные, – поерничал Джон смачно затягиваясь сигаретой. – Особенно стихи. Хотя… – он почесал небритый подбородок. – Есть и неплохие вещи. Взять хотя бы «If I Needed Someone» [85]. Сгодится. Ее возьмем. Взяли бы и другие, но вся штука в том, что и я не с пустыми руками пришел.

Он водрузил на стол довольно объемистую папку и сквозь пелену сигаретного дыма посмотрел на остальных.

– Да-а… – присвистнул Ринго. – Впечатляет…

– Так-то, – ухмыльнулся Джон.

– Не знаю способны ли вы на удивление, – Пол небрежно поставил на стол рядом с папкой Джона пухлый кожаный портфель. Затем он открыл замок и уронил портфель на бок. Из него вывалилось такое количество листков, что на этот раз присвистнули все.

– И это еще далеко не все, – уточнил Пол. – Я приношу только то, что записать просто необходимо.

Джон критически оглядел груды материала.

– И знаете о чем это говорит? – спросил он.

– О чем? – задал первый попавшийся вопрос Ринго.

– О том, что с этого дня и во веки веков мы будем записывать альбомы только со своими песнями. На чужие места уже не хватит.

Пол покосился на Джорджа и подытожил:

– Но начинать мы будем как всегда – с моих и Джона.

Ринго шутливо поднял руки вверх, признавая свое поражение, а Джордж обиженно промолчал.

Несмотря на эту договоренность, вскоре Ринго приволок на репетицию кипу исписанных бумажек.

– Парни, – сообщил он, – это стишки моего отчима Гарри. Он прислал мне их из Ливерпуля и просит, чтобы вы положили их на музыку.

Пол и Джон переглянулись.

– Ты в своем уме? – поинтересовался Пол. – Ты хоть раз видел, чтобы мы писали на чужие слова?

– Ну, это-то ясно, – понимающе кивнул Ринго, – ни с кем делиться не хотите. Но Гарри платить не надо. Напишите его имя на пластинке, и на том спасибо…

Пол повертел палец у виска и пошел показывать Джорджу его партию в своей новой песне под названием «Michelle» [86]. Тогда Ринго переключил все свое обаяние на Джона.

– Ну, Джон, ну что тебе стоит, а? Знаешь, сколько он для меня сделал?! И стихи-то, по-моему, отличные. Да я уже и пообещал…

– Больно ты прыткий, за нас обещать, – поморщился Джон. Но бумажки взял и ушел с ними в курилку. Все-таки он любил Ринго.

А тот подошел к Джорджу и Полу и, присев, стал прислушиваться и подбирать партию ударных, постукивая себя по коленке. Но вскоре из курилки раздался дикий хохот. Побросав инструменты, троица кинулась туда.

– Слушайте! Слушайте! – встретил их Джон радостно. Встав в позу и держа перед собой листок, он продекламировал:

Пол покатился со смеху.

– Что вам не нравится? – обиделся Ринго. – По-моему, нормально. Получше, чем у вашего дружка Дилана. Хоть смысл есть какой-то…

– Твой Гарри – философ, – пояснил Джордж причину веселья. – Мы до такой поэзии еще не доросли.

– Ладно вам, – продолжал обижаться Ринго. – Тоже мне, гении нашлись. Там, между прочим, и попроще стихотворения есть.

– Это точно, – подтвердил Джон. – Вот например:

Тут уже не выдержал и захохотал вместе со всеми и Джордж.

– Что вы ржете, как кони? – насупился Ринго. – Пойдемте репетировать…