Алесь Кожедуб - На дачу к Короткевичу

— А живем в мире, — сказал глава администрации. — Бывают отдельные недостатки, но мы с ними боремся.

«Без борьбы на Кавказе никак нельзя», — согласился я.

Банкет закончился, мы с Геннадием Викторовичем, который братался с кавказцами в другом конце зала, сели в машину и укатили к себе в гостиницу. Нас поселили в бывшем санатории ЦК, ныне превращенном в элитный отель. Здесь были удобные номера с просторными лоджиями, за окнами парк с лиственницами, цесарками, горлицами и белками.

— Замечательно, — вслух сказал я, переодеваясь в пижаму. — После обильного стола нет ничего лучше, чем хороший сон.

В дверь громко постучали. Я много раз бывал в командировках и хорошо отличал деликатный стук горничных от грохота, который устраивают гости.

«А мы никого не ждем», — подумал я.

Стук не прекращался, и я вынужден был открыть дверь.

Моим глазам предстала группа почтенных аксакалов. Все они были в папахах и стояли строго по росту.

— Дорогой гость! — сделал шаг вперед самый представительный из аксакалов. — Только что вы были в гостях у кабардинских писателей. А мы балкарцы и тоже хотим от души угостить московского гостя. Тимур, заноси!

Мимо меня в комнату стремительно ворвались молодые люди с многочисленными сумками и пакетами. Очень скоро напротив разобранной кровати стояли столики с бутылками и блюдами, наполненными мясом, овощами и фруктами.

Последним в комнату вошел Иванов. Судя по домашним брюкам и тапочкам, его тоже практически вытащили из кровати.

— Это снова твои борцы все устроили? — спросил он.

— Балкарцы, — сказал я.

— Поднимайте руки, — распорядился старший из аксакалов. — Сейчас мы наденем на каждого из вас подарок. Такого свитера в Москве нет, только на Кавказе.

Мы с Геннадием безропотно подняли руки вверх.

В фильмах про войну, которые я смотрел в детстве, так сдавались в плен.

Онджей, Швейк и другие

Однажды мне позвонили и пригласили на поэтический фестиваль в Березу, что в Брестской области. Сам я брестский, поэтому отказываться от поездки не имел права.

— Кто устраивает фестиваль? — спросил я.

— Березовский сыродельный комбинат.

«Это что-то новенькое», — подумал я.

— Вы ведь наш земляк? — уточнили на том конце провода.

— Земляк, — согласился я. — А кого я буду представлять?

— Россию.

— Понятно, — сказал я. — Кроме меня, кто-нибудь будет?

— Из всех славянских стран! — обиделся мой собеседник. — Даже из Украины приедут.

Береза был очаровательный полесский городок с ухоженными улицами и домами. Впрочем, в Беларуси сейчас все городки такие. Может быть, не каждый сыродельный комбинат устраивает фестиваль, но это уже зависит от человеческого фактора.

Гостей на фестивале было человек тридцать, не меньше. Все вместе мы собрались на экскурсии по комбинату.

— Вы видели Дом культуры, в котором мы будем выступать? — подошел ко мне человек лет сорока, по выговору — чех. — Один мрамор!

— Хороший дворец, — согласился я. — Из Праги?

— Да, из Праги, но жена у меня словачка.

Я понял, что в Чехии не много поэтов, у которых жены словачки.

— Как зовут?

— Онджей.

Мы пожали друг другу руки.

— А вы из Москвы? — спросил Онджей.

— Да.

— Писателя Юрия Полякова знаете?

— Немного, — сказал я.

Под началом Юрия Михайловича я проработал двенадцать лет в газете, и отрицать свое знакомство с ним было бы неуместно.

— Я у него в Праге взял интервью и опубликовал сначала в газете, потом на радио, — сказал Онджей.

Для молодого человека из Европы Онджей хорошо говорил по-русски.

— Поляков умеет давать интервью, — хмыкнул я.

— Да, — кивнул Онджей. — На следующий день после его выхода меня уволили из газеты.

— Из газеты? — не понял я.

— Да, утром домой приехала полиция, три человека, надели наручники и увезли в участок.

— Зачем?

— Допрашивали, — пожал плечами Онджей. — Потом отпустили, но из газеты уже уволили. И на радио больше не дают работы.

— Из-за одного интервью? — никак не мог я въехать в суть проблемы.

— У нас не принято говорить так, как Поляков, о Крыме. И вообще о западной демократии.

— Ясно, — посмотрел я на него. — Потому и на фестиваль приехал?

— Нет, на фестиваль я поехал потому, что меня прогнала жена.

— Словачка?!

— Она словачка, но живет в Праге. Сказала, что ей не нужен муж, которого таскают в полицию и увольняют с работы. Она у меня очень красивая женщина.

Онджей тяжело вздохнул.

— Дети есть?

— Дочка. Тоже красивая.

— Дела... — я подергал себя за мочку уха. — Может, не надо было печатать это несчастное интервью?

— Я независимый журналист. И поэт.

Чувствовалось, Онджей осуждает меня за оппортунизм. Или как там называется соглашательство в политике?

— Послушай, — вдруг пришло мне в голову, — а как у вас относятся к писателю Гашеку? Который про Швейка написал?

Онджей посмотрел по сторонам, вздохнул, похлопал себя по карманам в поисках сигарет.

— Швейка у нас не очень любят, — наконец сказал он. — Идиот и все такое... Никто не хочет быть идиотом.

Теперь и я стал озираться по сторонам: мы говорили о вещах, которые не очень понятны простым людям.

— А у меня это любимая книга, — сказал я.

— Я знаю, — кивнул Онджей. — Людям нравится смеяться над другими. Над собой — нет.

Все остальные дни я с тревогой следил за Онджеем. Он, впрочем, ничем не выделялся среди поэтической братии: читал стихи, произносил тосты, ездил со всеми на экскурсии.

Самая большая делегация на фестивале была из Польши.

— Почему так много поляков? — спросил я Леонида, организатора фестиваля.

— А они все то ли родились здесь, то ли корнями отсюда, — объяснил Леонид. — Барбара вон родилась в Ружанах и венчалась в здешнем костеле.

Барбара была поэтесса из Лодзи. Она сразу признала во мне земляка, не чуждого проблемам поляков.

— Откуда пан знает польский? — спросила она.

— Учил в университете, — сказал я. — У меня и кошка Бася.

Барбара пылко обняла меня и трижды поцеловала.

— По-русски, — объяснила она. — Русские мне нравятся тем, что целуют не два раза, а три.

— А вот остальным в Европе они не очень нравятся, — засмеялся я.

— Потому что они вас плохо знают. А вот если бы родились на кресах всходних...

Я понял, что поляки никогда не забудут об отторгнутых территориях. Впрочем, о них помнят и немцы. Кто у кого больше отнял?

— Не надо ничего отнимать, — сказала Барбара. — Надо давать друг другу. Заходите ко мне вечерком в гости.

— Обязательно, — сказал я.

Заходить к поэтессам в гости я зарекся лет тридцать назад и не собирался изменять этому правилу.

Вечером нас повезли к одному из местных фермеров, который изготавливал отменную «зубровку». Онджей снова подошел ко мне со стаканом в руке.