Юрий Власов - Женевский счет

«Не входит в нашу конституционную систему» — «женевская» тварь была, есть и будет находиться вне конституции, ибо это — «разящий меч»…

«Антисоветские партии… должны быть обезврежены и сведены на нет» — так все партии (все до единой, в том числе и любые политические организации) были к 1921 г. объявлены антисоветскими. Стало быть, все — и под корень. Все без права жительства на этом свете, кроме РКП(б) — КПСС. Как первоочередную задачу, сверхважную, отчеркнул ее заведующий Секретным отделом в книге.

Что и толковать, впечатляющий документ оставил для потомков Мартын Иванович. Он, кстати, все на себе испытал: и обещанную гласность разбирательства, и конституционную деятельность «карающего меча», и еще много-много чего, а после, как не могущий быть использованным (ну никак не приладишь Мартына Ивановича ни к чему!), сгорел в чреве «женевской» твари, ибо она «не судит, а разит; не милует, а испепеляет…».

А ведь какой работник был, даже со всеми пел «Широка страна моя родная».

И то не лишено правды: с первых дней существования взяла «женевская» тварь и свою самостоятельную линию, независимую от партийных вождей, так сказать, учитывала и собственный интерес. Так, она, не уведомляя Ленина, арестовала его активнейшего исполнителя целого ряда поручений — Резникова.

Ленин совершенно случайно прослышал о мытарствах Резникова на Лубянке и даже более того — об угрозе расправы. Первопричиной ареста, как выяснилось, послужила самостоятельность суждений и поступков арестованного. На это Ленин заметил:

— Ну, знаете ли, товарищи, если такие люди, как Резников, числятся в контрреволюционерах, тогда мы все — контрреволюционеры!

Резников избежал расстрела буквально в последние минуты. А сколько, значит, легло вот просто так — вообще без вины, даже надуманной! Да что я пишу? Миллионы и легли без вины, даже надуманной. Все десятки миллионов, без исключений.

Уже одно это доказывает: Мундыч был карателем по натуре плюс фанатичной убежденности. Ограниченность и коварство, извращенность коварства.

Впрочем, этот почетный гражданин Лубянки отплатит и самому главному вождю знаменитым «грузинским» делом. Ленин уже добаливал последние дни, впереди вся дорога расплывалась в туман и ничто. Мундыч знал: Ленин обречен — и спокойно принял сторону Сталина, наблюдая за агонией Владимира Ильича…

Иначе и быть не могло. Все происходило и происходит в точном соответствии с природой вещей. Их природой… разрушителей Жизни и жизней…

Кверенс, квем деворит… Что значит в переводе с латинского: «Ищущие, кого бы сожрать».

В эти же недели (июль 1918 г.) следуют мятежи левых эсеров в Москве и вообще эсеров под руководством Бориса Савинкова — в Ярославле, Муроме, Рыбинске, Арзамасе, а также — измена главкома Восточного фронта левого эсера Муравьева. Куда какая проба на крепость большевикам!

«Народная Армия» Комуча тоже поднатужилась: даешь Казань! Всех будоражили слухи о Казани. Вместе с «Народной Армией» шли и белочехи — дело-то общее. Но прежде они, как бы попутно, усмиряют на белый лад Уфу.

А в «Народной Армии» сразу стало широко известно имя полковника русской службы Владимира Оскаровича Каппеля. Вместе с полковником Чечеком он оказывается во главе мятежа, успешно командуя войсками. Здесь проявит себя и будущий колчаковский генерал С. Н. Войцеховский.

«Народная Армия» и чехословацкие батальоны наступают вместе, плечом к плечу, чаще и в одних цепях.

Красная Казань пала 7 августа. Генерал Болдырев записал в дневнике, что с той поры «Народная Армия» могла воевать без помощи извне. Огромные запасы оружия и боеприпасов сказочно подкрепили контрреволюцию на Востоке.

Но что самое существенное — Комуч накрыл основную часть золотого запаса России: кроме золотых слитков — несметное количество серебра, платины и прочих драгоценностей. Золота оказалось не сотни, а тысячи пудов!

Приобрел Комуч и трофей вовсе невиданный — Академию Генерального штаба вместе с профессорами и начальником — генералом А. И. Андогским, а при академии — и ценнейшую из русских библиотек. Ее генерал Андогский сторгует в 1922 г. японцам. Гибели библиотеки для России воспрепятствует захват Владивостока Пятой армией Уборевича.

Впрочем, сохранилась ли она для России? Ведь благополучно сгинули ценнейшие библиотеки, скажем редчайшее собрание книг А. Ф. Кони. Представлять Александра Федоровича нет надобности: видный деятель судебной реформы при Александре Втором, он оставил приметный след и в русской культуре, хотя бы плодотворным товариществом со Львом Николаевичем Толстым (сюжет «Воскресения» писатель принял от него). Помимо всего прочего, являлся Александр Федорович и председателем русского общества библиофилов. Умер он в относительно спокойном 1929 г., и вскоре редчайшие книги из его собрания (подлинные жемчужины) появились на самых северных полярных зимовках. Мало того, что такого рода собрание книг — результат кропотливого сбора всей жизни — оказалось разрозненным, оно целиком сгинуло в небрежностях и тяжком быте зимовок тех лет (нетопленые, сырые помещения, а порой и землянки, мыши, грязь и плесень). О книгах этой библиотеки, рассыпанной по зимовкам, вспоминал спустя много лет знаменитый полярный радист Эрнест Кренкель: не однажды листал на зимовках.

В те далекие недели лета 1918 г. власть «Самарской учредилки» пожаром полыхнула на Самарскую, Казанскую, Уфимскую и часть Саратовской губерний.

Гражданскую войну эсеры представляли не по-ленински, не как смертельное столкновение двух противоположных классовых сил — буржуазии и помещиков против пролетариата и беднейшего крестьянства, а трех сил — буржуазии и помещиков, пролетариата, руководимого большевиками, и демократии, к которой они причисляли трудовых крестьян, ремесленников, мелких торговцев и интеллигенцию. Вождем третьей, и главной, по мнению теоретиков эсерства, силы социалисты-революционеры считали свою партию — самую многочисленную и влиятельную до семнадцатого года. В основном царский сыск был нацелен на подавление именно этой партии. Кадетов боялись, но кадеты не занимались террором. Кадеты лишь в Думе оспаривали волю царя.

Партию эсеров возглавлял Виктор Михайлович Чернов — тот самый, что дискутировал с Лениным и Плехановым в Женеве, где творцы отечественной социал-демократии столь усердно прикидывали схему «женевской» машины и, само собой, устав жизни при ней — на сколько лет вперед глядели!

Уж Виктор Михайлович знал о «женевщине» все — до единого символа и словечка. Может, потому и не прихватил его этот дивный механизм? Ведь унес за «речку» кости самый главный эсер.

Едва ли не все теоретические положения эсерства разработал Чернов, в том числе и это, о трёх силах революции. Виктор Михайлович не слыл, а был знатоком Маркса — мог цитировать его по всем частям на память. При всем том не производил впечатления книжно замордованного человека и даже очень нравился дамам. Да и как не нравиться! Имел приятный овал лица. До почтенной старости сохранил густые волосы, седеющие от висков, почти мушкетерские усы стрелками и вполне интеллигентскую бородку. Любил прищегольнуть воротничком с лисселями, даже когда они вышли из моды, и обожал застолье — ну совсем как Лев Борисович Каменев. И тосты, как сочинял и как декламировал тосты! Речь звучная, живая, ну хмель, а не слова. И темперамент — влюбчив!