Ярослав Соколов - Вызов принят. Невероятные истории спасения, рассказанные российскими врачами

Что тут скажешь? На любом колбасном или хлебопекарном заводе можно при желании отыскать крысу, а в любом, даже самом элитном ресторане найти таракана, на худой конец, принести его с собой для создания желаемого эффекта. Но, извините, зачем приводить частные случаи, отклонения от нормы, к общему знаменателю, зачем навешивать ярлыки на всех медиков и лепить собирательный образ врача как некомпетентного хама, разгильдяя и мошенника, которому плевать на пациента и для которого имеют значение лишь левые гонорары? Для чего нужно формировать такое общественное мнение, qui prodest? Думаю, в большей степени здесь замешаны всё же глупость и безответственность, когда, увлёкшись своей «утиной охотой», творцы сенсаций просто не ведают, что творят.

Безусловно, гнойные абсцессы на теле общества нужно вскрывать, но нельзя забывать при этом об асептике и антисептике, чтобы инфекция не распространялась по всему организму. А ведь как раз именно это и происходит благодаря таким «разоблачениям». Откуда же в обществе взяться уважению и доверию к докторам? Вот и начинают больные или их родственники сомневаться в действиях врачей по каждому поводу, а если что-то не так пошло в лечении – подавать иски и требовать компенсаций.

В силу своей должности заведующего отделением, мне много и плотно приходится контактировать с родственниками больных, недовольных результатами лечения, изучать претензии к врачам, вникать в конфликтные ситуации. Такие разбирательства, конечно же, особенно болезненны, заметьте – для обеих сторон, в случае летального исхода. Я прекрасно понимаю горе родных и человеческое желание выяснить причины произошедшего. Тем не менее не приемлю стремление некоторых обязательно назначить кого-то ответственным за потерю близкого, найти и наказать виновника. Бесконечное выискивание врачебных ошибок, фактов халатности, доказательств некомпетентности медперсонала и неправильного лечения, и тому подобного – сейчас явно в тренде. Только мне всё это очень напоминает поиски в тёмной комнате чёрной кошки.

Поймите меня правильно – я никогда не стану покрывать коллегу, если действительно обнаруживаются нарушения, и не снимаю ответственности с врачей, она заложена в самом фундаменте нашей профессии. Но посудите сами: если кто-то сломал какую-то вещь, то по логике, виноват, прежде всего, именно он, а не тот, кто не смог починить. А в медицине у нас почему-то считается наоборот, виноват врач, то есть тот, кто не смог починить. Почему – непонятно. Но я вам так скажу: на 50 % виноват сам пациент, на 40 % – окружающая среда и только на 10 % – доктор.

Два примера. Больная, 49 лет, диагностирован рак молочной железы 3-й степени. По всем показаниям после предварительной терапии рекомендована радикальная мастэктомия – полное удаление молочной железы. На операцию женщина не согласилась, подписала отказ, что уведомлена о последствиях. Через три года пациентка умерла, и её дочь стала обвинять во всём врачей – жаловалась в министерство, писала в прокуратуру, в газеты. Причём главная её претензия была в том, что доктора не убедили больную сделать операцию.

ЗАДАЧА ВРАЧА

НЕ ТОЛЬКО ПРЕДЛОЖИТЬ ЛЕЧЕНИЕ ПАЦИЕНТУ,

НО И ОБЪЯСНИТЬ ЕМУ ВО ВСЕХ ПОДРОБНОСТЯХ РИСКИ,

СОПРОВОЖДАЮЩИЕ ОТКАЗ ОТ НЕГО.

ОДНАКО ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

ВСЕГДА ОСТАЕТСЯ ЗА БОЛЬНЫМ.

Больной, 55 лет. Банальная рана, примерно в три сантиметра – пациент случайно порезал ногу острой железкой, началось нагноение. Поступил в хирургию, где ему всё обработали, прочистили рану, наложили мазь с антибиотиком. Всё сделали и хотели уже выписывать на амбулаторное лечение по месту жительства, ему нужно было лишь на перевязки ходить. Но тут жена больного в крик: оставьте в стационаре! Пошли навстречу, оставили. Нужно при этом понимать, что, во-первых, в больнице всегда гуляет инфекция, как бы с ней ни боролись и что бы ни делали. Во-вторых, люди там намного меньше ходят, возможности для двигательной активности минимальны, а значит, и кровь нормально не циркулирует. Умер человек в результате, от тромбоза. Его жена обвинила врачей. Судились.

Такие инциденты – довольно тяжёлое испытание для врача, они могут здорово выбивать человека из колеи, да и просто мешать работе – непрошенными мыслями невпопад, чрезмерной осторожностью и сомнениями там, где для них нет никакого повода. Не говоря о том, что многократно умножают психологическую нагрузку, и без того неслабую. А главное – губительно сказываются на мотивации врачей. Хирурги вообще-то очень уверенные в себе люди, другие в этой профессии просто не приживаются, но были и ситуации, когда люди увольнялись и даже совсем оставляли медицину из-за давления родственников больных и моральной усталости от долгих судебных разбирательств.

Однако большинство остаются и после такого стресса, продолжают оперировать. Наверно, потому что любят свою работу, в этом их долг, их жизнь и по-другому они её себе просто не представляют.

Вообще, надо признать, хирургия обладает какой-то непостижимой магией, своим особым магнетизмом, в ней есть нечто, что тебя притягивает с великой силой, и если ты подошёл к этому вплотную – уже никогда не отпустит. Помню, я раз повредил руку, катаясь на велосипеде, и потом почти полгода не мог оперировать. Это было самое драматичное время в моей жизни! Я не знал, как это выдержать, даже на уровне физиологии ощущаешь, будто в организме не хватает каких-то элементов. Очень тяжело. Хирурга лишить возможности оперировать – всё равно как птице обрезать крылья. Или пилоту сказать: «Ты больше никогда не будешь летать».

Скажу больше, многие явления и события в работе хирурга исполнены воистину мистических смыслов. Иногда мне даже кажется, что хирургия это в большей степени область метафизики, чем медицины. Может быть, именно благодаря этому для хирургов всё ещё имеют смысл и значение те понятия, о которых я упоминал в самом начале – призвание и служение.

Поделюсь личным опытом, в определённом смысле вполне метафизическом. Начинал я карьеру военным хирургом. Окончил Военно-медицинскую академию в Санкт-Петербурге, прошёл интернатуру, потом служил в обычной войсковой части военврачом. В 1994 году, когда началась первая Чеченская война, как и многие другие специалисты, был назначен в состав медицинского отряда специального назначения, оказывал первую врачебную помощь раненым в боевых действиях. Работали мы тогда в военно-полевом госпитале по 15–18 часов в сутки, операции шли непрерывно, одна за другой, потом раненных готовили к эвакуации и отправке на «большую землю». Полевой госпиталь ведь предназначен не для лечения, в первую очередь – для экстренной помощи, первичной хирургической обработки огнестрельных ран и медицинской сортировки больных. Дальше ребят уже вывозили «вертушками» и направляли в армейские лазареты, окружные и центральные госпитали.