Виктор Андрющенко - В огне и тишине

— Еще бы!

— Что «еще бы»? Думать надо. И делать что-то надо.

— А я разве против?

— Что «против»? Что «против»? Отдыха он захотел. Как же, подвиг совершил. Думаешь, без тебя под Нальчиком их бы не захлопнули? Герой. А тут люди. И безоружные. И правды не знают. Что им барачный капо сбрешет, тому и верят. А их тыщи. Их только поднять надо. Чтоб поверили. И пойдут. И все своротят.

— Чудно вы рассуждаете, Анатолий Митрофанович. Когда их сгоняли туда, они ни про что не думали, а бежали, как стадо. Мать за дите, дите за мать хваталось. А пленные за плечи держались, чтоб не упасть, а то пристрелят. Так?

— Ну так. — Ечкалов зло сверлил Сергея черными глазами.

— Теперь явлюсь я. Мессия! Проповедник. Спасатель. Воздену руки и вострублю трубным голосом: внемлите, страждущие, и идите за мной. И поведу я вас через Керченский пролив яко по суху. И все заорут: «Исайя, ликуй!» И кинутся за мной в воду. И утоплю я их всех.

Ечкалов сел. Закурил. Пальцы подрагивали.

— Да перестань ты паясничать! Понял? Это задание. Приказ.

— Понял. Готов. Прошу детали.

— Ну вот. А то — Исайя! Кстати, «Исайя, ликуй!» — это когда венчают. А мы тебе только сговор поручаем. Ладно, хватит зубоскалить. Значит, так. Иди сюда. Смотри карту. Вот тут под артналетом перейдешь передовую. Дальше по Адагуму до Саук-Дере. От Саук-Дере по буеракам до Варениковки. Там паром. Переправишься. Ты — рыбак из Пересыпи. Был на окопах под Неберджаем. Работы кончились. Идешь домой. Всех отпускают. Проверено. Хочешь, «жену» дадим?

— Не надо. Одному проще.

— Как знаешь. До Чушки добирайся, как сможешь. А оттуда под Керчь или на Карасубазар. Там гражданский лагерь. Легче внедриться. Ну а дальше… по обстановке. Главное — людей спасти и по возможности облегчить наступление наших войск.

— А что, скоро наши пойдут?

— Скоро. Днями.

Сергей встал:

— Задача ясна. Разрешите выполнять?

— Выполняйте. — Ечкалов сказал резко и, только когда Сергей взялся за ручку двери, неожиданно шутливо-заговорщицки окликнул: — Серега! Ни пуха ни пера!

— К черту!

— Ишь ты, хоть напоследок, а облаял начальство, — беззлобно съязвил Ечкалов.

Сергей, погруженный в себя, вышел от Ечкалова и, почти ничего не видя, побрел по полутемному коридору.

— Товарищ командир!

Голос показался таким волнующе знакомым, что Сергей стал, словно натолкнувшись на стену. Оглянулся. От дальней двери легкой, танцующей походкой, в хорошо подогнанных офицерских сапожках на стройных ногах шла женщина с такой осиной талией, что Сергею показалось: просто два конуса поставлены вершиной на вершину. Лампочка, горевшая в конце коридора за спиной идущей, освещала стриженные под мальчика светлые волосы женщины, и они при каждом ее шаге словно бросали вперед золотистые лучики. Женщина протянула руки, топкие и какие-то легкокрылые:

— Сере-е-жа!

— Анютка…

Сорвался с места, подхватил девушку под мышки, подбросил как ребенка, поймал, прижал, зарылся лицом в золотые кудряшки. Не слышал, как она, смеясь и постанывая, просила: «Медведище! Мне же больно!» До конца не отрезвев, поставил Аню на пол, стал оглаживать, как гладят ребенка. На плечах что-то оцарапало руку. Не придав значения, снова провел по плечам, и пальцы наткнулись на что-то острое. Сергей вдруг пришел в себя. Увидел Аню — совсем не ту, не лесную. В защитной командирской гимнастерке, в защитной ладно сшитой юбочке, а на плечах… на плечах погоны с двумя звездочками. «Лейтенант! А я-то хорош».

Сергей резко шагнул назад, одернул гимнастерку, хрипловато, чуть бравируя, доложился:

— Товарищ лейтенант. К выполнению очередного задания готов.

— Сере-жа…

Кинув ему на плечи неожиданно потяжелевшие руки, Аня припала к его гимнастерке и заплакала тоненько, беспомощно, как «плачут» еще слепые котята.

Даже самый продуманный расчет война может шутя опрокинуть. Казалось, ну что особенного, во время артналета переползти нейтралку, проскользнуть передовую. Разведка уже ныряла туда, знала, что там нет ни окопа немецкого, ни траншеи. Всего и делов-то, как говорил старшина дивизионной разведки. Так нет же! Когда Сергей пересек нейтралку и хотел уже облегченно вздохнуть, на него кто-то навалился, стал заламывать руки за спину, а еще кто-то съездил по скуле и принялся заталкивать в рот что-то грязное и вонючее.

Сергею ничего не оставалось, как применить прием. Тот, кто заламывал руки, заорал звериным голосом, перемежая вопль столь знакомыми словами, что не могло быть никакого сомнения, с кем он столкнулся. Того, кто пихал ему в рот грязную портянку, Сергей с такой силой притянул за шею к себе, что солдат захрипел. Зарычал ему в ухо:

— Вы что, подонки, приказа не слышали? Я же здесь должен тихо перейти.

Чуть отпущенный нападающий прохрипел:

— Мы три дня у немцев по тылам «языка» искали. Вот и думали: попался. Откуда же нам знать?

Тут пришла беда с другой стороны. Тот, кому Сергей вывернул руку, продолжал громко стонать. Немцы бросили ракету и стали поливать разведчиков из пулеметов и автоматов. А наши, видимо, решив отвлечь гитлеровцев от перебежчика, тоже открыли ураганный ружейно-пулеметный огонь. Сергей только вправил руку пострадавшему, как что-то тяжелое и горячее долбануло его по ноге. Дернулся. Понял: ранило. Это уж было совсем ни к чему. И тут же стрельба стихла.

— Ну «язычники», теперь помогите мне добраться к своим. Кажись, мне по ноге досталось.

…Лейтенант Винниченко, чье подразделение прикрывало переход Сергея, ругался нещадно:

— Сколько из-за тебя патронов, снарядов, мин зря фуганули. А ты — нате, здрасьте. — Увидев раненую ногу, смягчился. — Это где ж тебя угораздило?

Нога болела уже по-настоящему, и Сергей огрызнулся:

— Обеспечивать надо переход, как положено. А то свои чуть портянку не скормили.

Неделю провалялся в госпитале. Приходила Аня. Было приятно, но не больше. Волной поднималась к сердцу память о жене и дочке.

По привычке оберегая раненую, хотя уже и зажившую ногу, Сергей всей тяжестью обрушился на здоровую и чуть не сломал ее. И парашют запутался. «Ну и боец, шут меня побери. Да и погодка, нечего сказать: весь февраль дожди, грязища, слякоть. Тоже мне, солнечный теплый Крым!»

Припадая на ушибленную ногу, Сергей разделался с парашютом, закопал его в песчаную грязь. Потом примерно сориентировался на местности — где-то в районе Акмонайских высот. Куда ж лучше податься? Что в Старый Крым, что в Карасубазар ковылять да ковылять… Дьявольщина! Неужели ни одного села поблизости?!

Вдали вроде что-то проблеснуло. Сергей направился в ту сторону. Набрел на темную хату. Двинулся боком вдоль стены. Нащупал окно. Притих, прислушался. «Кто тут может быть? Немцы? Или гражданские?» Тихо поскреб по стеклу. Изнутри к окну прилипла белая маска лица. Губы пошевелились. Слов не слыхать. Сергей поманил пальцем. Белая маска исчезла. Где-то цокнула железка. Сергей подвинулся в ту сторону, выглянул из-за угла. У стены серела фигура. Донесся шепот. Похоже, женский: