Виктор Андрющенко - В огне и тишине

— А слазьте, уже козу подоила, молока принесла, хлеба.

Сергей хотел лихо скатиться с сеновала и вдруг не сдержал стона. И ведь не раненая, а подвернутая нога такой болью ударила то ли в голову, то ли в сердце, что потемнело в глазах.

— Ты шо? Как тебя, Серега, чи что ли? А ну покажь ногу!

— Да не надо. Это я спросонья, — простонал Сергей.

— Ото ж я бачу, шо спросонья. Давай, кажу, ногу!

Сергей вынужден был спустить левую ногу, простреленную осенью. Клева оказалась не такой простушкой, как могло показаться.

— От же не бреши. Эта нога у тебя вже почти здоровая. Покажь, что на другой.

Сергей начал сердиться:

— Отстань. Тоже — сестра милосердия.

— Сестра не сестра, а ногу покажь. Ну!

— Ты чо до человека пристала, смола, — вступился Семен. — Показал же рану?

— А тебя не касаемо.

И вдруг не по-женски сильными руками рванула Сергея за правую ногу.

— Да что ж ты, дура! — заорал Сергей.

— Тю-тю. Старших слушать надо. Где ж так подвернул-то ногу? Да не бреши. Я ж тебя наскрозь вижу. Може, скажешь, с брички неудачно сиганул? Та не надо, не бреши. Я сама в клубе занималась. Целых пятнадцать прыжков. И значок есть.

Семен, силясь понять сестру, даже рот разинул. Клава зыркнула на него, прыснула:

— Мухоловку закрой, Сема.

— А иди ты. Впервой мужика увидела и вже заигрываешь. Бисова вертихвостка.

— Ладно, Сеня, кончай ругню. Помоги мне лучше. Вишь, человеку ногу разнесло.

Нога у Сергея действительно распухла. И стать он на нее не мог. Это и злило, и пугало: а вдруг надолго? Помнил наставление инструктора: «Берегись растяжения — на всю жизнь мучение. Лучше перелом».

Между тем Клава действовала быстро и сноровисто. Она куда-то сбегала, принесла какой-то жидкости, намочила ею чистую тряпицу, обмотала ногу. Пояснила:

— Ничего, полегчает. Это я виноградным уксусом тебе вроде компресса сделала. Полежи. Знаю. У меня такое было. Пара дней — и пройдет.

— И все у тебя, понимаешь, было, — ворчал Семен. — И все, понимаешь, пройдет через день-два. Куды ж, бывалая.

— А ты, Сенечка, помолчи. Что бы ты без меня делал? Тоже мне, мужик.

— Ну-ну, ты язык-то не распускай.

Брат и сестра продолжали беззлобно препираться. Потом долго о чем-то шептались. Сергей, почувствовав облегчение в ноге, молча вытянулся на сене.

Неожиданно Клавдия прикрикнула на Семена:

— А ну цыть. Кажись, злыдни прутся.

Издали, с улицы, донеслись неясные грубые голоса. Кто-то по-жеребячьи заржал.

— Точно. Полицаи. А, чтоб вам повылазило. Опять самогон потребуют. А у меня ж еще и бражка не переиграла.

Клавдия низко на лоб надвинула какой-то замызганный платок, повязала его нелепо огромным узлом под подбородком и сразу стала похожей на некую занехаянную пожилую бабу. Старая, вылинявшая, латаная юбка по-цыгански спускалась из-под рваного домодельного кожушка почти до стоптанных вкривь и вкось огромных опорок, закрывавших ноги выше щиколоток. Сергей невольно усмехнулся: «И этой дивчине — тридцати нет». Однако Семен наставительно прохрипел вслед пошлепавшей Клавдии:

— Ты там того… Клавка. Не очень, знаешь. Полицаи — они и есть полицаи.

Не оборачиваясь, сестра отбрила:

— Молчи да дышь — так будет барыш. Тоже мне наставник нашелся. Сопли утри.

— Ну-ну! — пригрозил Семен и пожаловался Сергею: — Разница-то в годах всего шесть лет, а старует. Куды там. — И уже тише, раздумчивее: — Мне было десять лет, когда маманя померла. Это в тридцать третьем. Когда «саботаж» ломали. А наш район на «Черной доске» оказался. Ну и мерли как мухи. Да шо тебе рассказывать. Ты сам-то городской чи станичный?

— Да городской. Говорил же тебе. Из Краснодара. Правда, родился-то я в станице. И жил там до двадцати лет. Но паспорт получил в Краснодаре. В общем, «саботаж» и я хорошо помню.

— Ну то-то. Так вот Клавка меня выходила. Не знаю, и до се не признается, что за мясо она мне приносила. А наварит, поставит передо мной миску, а сама напротив сядет, щеки кулаками подопрет и подбадривает: «Ты ешь, ешь. Я уже поела. А ты, знай, ешь хорошенько». Так и прокормила. Потом замуж вышла за летчика. Хоть и не военный, а с первых же дней войны на боевой истребитель пересел. А она, вишь, на почте работала и не успела вакуироваться. Вот тут случайно встретил. Хвастает: «Партизанить буду». Дура! — Семен помолчал, вздохнул и чуть иронично добавил: — Она мне как маманя. А вот, понимаешь, так и подмывает покомандовать ею. Как же: мужик. Хотя, если б не она…

Неожиданно Семен насторожился. Сергею тоже почудилось, что к глухим голосам примешивался сдавленный женский крик. Он рывком сел. Семен грубо толкнул его в грудь, опрокинул в сено:

— Нишкни! Если что — сам управлюсь. — Он проворно соскользнул с сеновала, выглянул в дверь и, пригибаясь, скачками кинулся куда-то во двор. Появились они оба минут через десять: плачущая и злая, без кожушка, в разодранной до голого тела кофте Клавдия и какой-то невменяемый и затравленно озирающийся Семен.

Сергей снова рывком сел.

— Черт, дурак, — плача и ругаясь, вычитывала Клавдия. — Чего тебя принесло? Я б его, погань, сама удушила и — в погреб. А теперь что же делать? Тот же гад удрал! Щас всю свору напустит. До города верст пять.

Сергею пояснения не требовались. Кривясь и поскрипывая зубами, слез:

— Ну вот что, гешвистер!

— Ты чего? — рванулся к нему Семен. — Фриц?

— Постой, горячка. Это, и вправду, немецкое слово. Оно одно обозначает два наших: брат и сестра. Только это я еще в школе изучал. Так что не кидайся на меня. Ясно! И вот что. Без паники, и слушать меня.

— А кто ты, чтоб командовать? — набычился Семен.

— Молчи уж и слушай, что человек скажет, — размазывая слезы по щекам и зло шмыгая носом, остановила брата Клавдия. Тот что-то невнятно проворчал.

— Ближайший поселок, помнится, Тимоши? — Голос Сергея обрел твердость.

— Откуда это тебе помнится? — насторожился Семен. Но Клавдия дернула его за рукав.

— Значит, так, — ровно и уверенно заговорил Сергей. — Ты, Сема, сейчас же отведешь сестру в Тимоши. Можешь остаться там, если найдешь пристанище. А можешь вернуться и прямиком — на окопы, в рабочий лагерь. Я иду туда. Если придешь — встретимся и подумаем, как быть дальше. Теперь поточнее: что вы сделали и куда дели того полицая?

— Да задушил его этот дурак, — беззлобно пробурчала Клавдия.

— И?

— Ну там, в хате, и валяется.

— Когда другой полицай может привести подмогу?

— Не раньше как через час.

— Значит, времени в обрез. Колодец во дворе есть? Пошли.

Сергей заприметил в углу грабли. Безжалостно отломил рукоятку и, опираясь на нее, заковылял к хате. Общими силами дотащили тушу полицая до колодца, столкнули в глубину. Семен хотел было взять карабин. Но Сергей молча отобрал и тоже швырнул в колодец. Оглядевшись по сторонам, увидел каменный каток — такими рубчатыми каменными катками когда-то молотили расстеленные на току снопы пшеницы.