Марина Цветаева - Марина Цветаева. Письма 1905-1923

Р.Б. Гуль.

См. коммент. к письму 12–22.

Семья Евгения Николаевича Чирикова (1864–1932) жила тогда во Вшенорах, недалеко от поселка Мокропсы, где поселилась Цветаева. Сестра — вероятно, речь идет о младшей сестре Валентине (в замуж. Геринг, Ульянищева, 1898–1988), художнице. Сохранился сборник Цветаевой «Ремесло» с дарственной надписью:

«Валентине Евгеньевне Чириковой — моей сестре в болевом, т.е. единственно верном и вечном, — эту, как говорят, радостную книгу, а по мне — совсем не книгу! — от всего сердца. Марина Цветаева. Прага. 15 октября 1923 г.»

…брат… — вероятнее всего Георгий (1901–1993). Другой брат, Евгений (1899–1970), учился в это время в Берлине.

В.Е. Чирикова писала в своих воспоминаниях:

«У Цветаевой был собственный стиль одежды и прически — вне моды, вне времени: рубашка, перевязанная поясом простым узлом; волосы — стриженые, — не украшение для лица, а как оконный пролет в мир; обувь — грубоватая, на низком каблуке: туфли-вездеходы. И всё так: чтобы не мешало, не отвлекало.

Она любила ходить по горным тропинкам одна или вдвоем.»

Адрес студенческого общежития в Праге, где жил С.Я. Эфрон, учившийся в то время на философском факультете Карлова университета.

См. письмо 20–22.

Каплун (Каплун-Сумский) Соломон Гитманович (1883–1940) — владелец берлинского издательства «Эпоха», где печаталась поэма-сказка Цветаевой «Царь-Девица». См. также письмо 30–22.

«Царь-Девица» увидела свет не ранее ноября 1922 г. (см. письмо 28–22). Речь идет о получении авторского гонорара Цветаевой.

Цветаева жила на этой улице в июне-июля 1922 г. в небольшой гостинице «Траутенау-хауз».

Поездка не состоялась.

Правильно: knedlik'и ( чеш .) — кнедлики, изделия из вареного теста.

О чешском языке см. коммент в кн: Письма к Л.Е. Чириковой-Шитниковой . стр. 84.

Речь идет о работе над поэмой-сказкой «Мо́лодец».

Возможно, Александра Владимировна Белобородова (1886-?). Художница, ученица И. Билибина, работала с ним в Каире. В Праге была секретарем Е.А. Ляцкого по издательству «Пламя»; оказывала содействие русским писателям в получении стипендии от чехословацкого правительства. См. письма 1924–1925 гг. к O.E. Колбасиной-Черновой.

А.Г. Вишняк.

О «„последнем аккорде“ Марининого Берлина», посещении Цветаевой Луна-парка вместе с дочерью и Л.Е. Чириковой незадолго до ее отъезда в Чехословакию, см.: Эфрон А . стр. 133–136.

Позже свою просьбу о покупке Библии Цветаева переадресовала Пастернаку (см. письмо 29–22). Неизвестно, подарил ли Пастернак Цветаевой Библию, «немецкую, непременно готическим шрифтом, не большую, но и не карманную: естественную», и какой экземпляр Библии читала Цветаева в мае 1923 г. («…читаю сейчас — Библию», из письма 23–23 к Р.Б. Гулю).

Здесь и последующем письме у Цветаевой описка в отчестве адресата. Правильно: Бернгардович.

Пять стихотворений под общим заглавием «Дон» напечатаны в последнем номере «Русской мысли» за 1922 г. (Берлин, № VIII–XII): «Белая гвардия, путь твой высок…», «Кто уцелел — умрёт, кто мертв — воспрянет…», «Волны и молодость вне закона!..» «Плач Ярославны», «С Новым Годом, Лебединый стан!..» (См. СС-1, 2 ).

В начале 1922 г. Эренбург выпустил книгу «Портреты русских поэтов» (Берлин: Аргонавты), где дал краткие характеристики современных поэтов и привел несколько стихотворений каждого из них.

Г.П. Струве.

В.Е. Чирикова ездила в Германию на встречу с матерью и остальными членами семьи, прибывшими пароходом из Петрограда в Штеттин, и затем сопровождала их в пути из Берлина до Праги ( Письма к Л.Е. Чириковой-Шнитниковой . стр. 88).

E.H. Чириков поддерживал Цветаеву в ее просьбах о продлении писательской стипендии, которую она получала в рамках русской акции Чехословацкого министерства иностранных дел.

Ответом на упрек Цветаевой является письмо А.Г. Вишняка от 29 октября 1922 г., где он писал:

«Вы поймите, Марина, как мне трудно писать: я сознаю себя кругом виноватым. Виноват в отсутствии той „воспитанности“ (внутренней и внешней), которую Вы так цените. Но постигает же людей чума, и меня постигла глубокая прострация, гнусное состояние окостенения, оглушения, онемения. Всё проходило мимо, и никакие силы не могли бы заставить меня делать то, что делать было необходимо. Сейчас всё это — позади, и я чувствую какую-то особенную послеболезненную бодрость. Мне очень тяжело, что мое молчание могло Вас навести на ложные предположения. Я долго и тяжко спал. Спящие не ходят на почту»

«Сполохи» — ежемесячный берлинский литературно-художественный и общественный журнал под редакцией Ал. Дроздова. Цветаева напечатала в августовской книжке «Сполохов» (1922. № 10. стр. 2) цикл из четырех стихотворений под названием «Хвала Афродите»; стихи этого цикла вошли в книгу «Ремесло».

Возможно, речь идет об информации, полученной Каплуном, о выходе в Москве еще одного издания поэмы-сказки «Царь-Девица» (с иллюстрациями Д. Митрохина), рукопись которой Цветаева продала Государственному издательству до своего отъезда за границу ( Новая русская книга . Берлин. 1922. № 6. стр. 29).

A.B. Белобородова.

Речь идет о выступлении Цветаевой на Первом интимном вечере («интимнике») пражского литературного содружества «Скит поэтов», который состоялся 20 ноября 1922 г. в «Русской беседе» (помещение в пражском районе Винограды). «Интимник» — узкое собрание членов содружества, на котором после выступлении участников шло их обсуждение. На упомянутом вечере А. Бем выступил с докладом о лирике, свои стихи, кроме М. Цветаевой, прочли поэты С. Рафальский, М. Скачков, X. Кроткова и др. Впечатления о выступлении Цветаевой занесла в свой дневник поэтесса, критик и журналист Христина Павловна Кроткова (1904–1965):

«Я была на первом интимнике „Скита“, где читала свои стихи Марина Цветаева. На меня она произвела малоинтеллигентное впечатление, как это ни странно. Может быть, в этом виновата и ее манера держать себя. Напыщенность может быть искупаема только неподдельным пафосом, и отсутствие искренности в этом убийственно безвкусностью» (7 декабря 1922 г.), и, позднее, в виде мысленного письма к Цветаевой: «…встречалась я с Вами уже не раз, но разговаривать я избегала. Первый раз — в Мокропсах, у знакомых студенток. Вы вошли, сказали о своих квартирных неприятностях несколько фраз, говоря громко, глядя в окошко, думая не о том. День был осенний, но солнце светило ярко. В окно я видела, как Вы подымались на гору, где гулял веселый, осенний ветер, ведя за руку свою дочку (не ветер, а Вы). Второй раз в том же 1922 году читали в „Ските поэтов“ свои стихи. Я рассматривала Вас с интересом и недружелюбием… Читали Вы красиво, как и соответствовало Вашим стихам. Они были сложны, мне же хотелось несколько фраз, исчерпывающих и осмысливающих весь мир. Волосы стриженные не то по-купечески, не то по-ямщицки, как-то по-московски. И говор московский. Этот размах, эта удаль меня и восхищала, и несколько обижала — она была высокомерна и поглощена собой» (запись в январе 1931 г.)