Сергей Яковлев - На задворках России

Наш посол сказал:

— Обязательно остановимся и возьмем человека, иначе на всю страну будет если уж не скандал, так нечто подобное.

Остановились. Посадили пассажирку, и разговор тотчас зашел о литературе. Сколько эта крестьянка читала — уму непостижимо! А жила она рядом с писателем, нобелевским лауреатом, и отзывалась о нем более чем прохладно...

Еще всплывает в памяти, что в нескольких километрах от Рейкьявика мы не раз проезжа­ли мимо довольно старинного дома — на самом берегу океана: не помню сейчас, двух- или трехэтажным был этот дом, белый, но не безупречной белизны, он был совершенно оди­нок — кругом открытая каменистая равнина, забора вокруг нет никакого, зелени нет, тихо, шум прибоя и гул ветра.

Я спросил — что за странный дом?

Оказалось, это загородная резиденция президента.

Другой раз был я на пепелище — сгоревшая почти дотла деревянная постройка. Это тоже был загородный дом сравнительно недавнего исландского президента: президент, ложась спать, забыл погасить огонь в печке, и ночью дом сгорел, президент тоже.

В Исландии так: как живут все люди, так живет и президент".

В России если и будет такое, то разве что через столетия, и Залыгин это, конечно, хорошо понимал. Хотя, казалось бы, как близко, как подходит, как манит...

Но это напишется Сергеем Павловичем чуть позже, на больничной койке. Пока же шла борьба — и там, где-то на самом верху, и в редакции. Как скоро увидит читатель, борьба буквально не на жизнь, а на смерть.

Как-то на редколлегии (кажется, в связи с хорошим очерком Бориса Екимова, опи­савшим нашу жизнь довольно-таки безрадостно) я заговорил о вырождении народа, о том, что страна превращается в табор дикарей и жутче всего это отражается на де­тях, которые в большинстве своем брошены на произвол судьбы, без образования, полуголодными, в грязи, видят только бесчестье и кровь, учатся уважать только силу и ценить только деньги. Через каких-нибудь десять лет, когда эти дети. подрастут, мы все очнемся в незнакомом мире, полном зверств и разрушений...

— Как можно говорить такое? — возмутился при общем гуле Костырко. — Растет первое отвязанное поколение, свободное от коммунистических заморочек!

Но Залыгин, взявший слово после меня, сказал, что — да, народ вырождается на глазах, и в чем-то мои выводы даже усилил.

Ему возразить не отважились...

Александр Архангельский написал в рубрику "По ходу дела" заметку "Кто там ша­гает правой?..". Со свойственной ему горячностью предлагал подумать о том, "как впи­сать себя (и страну!) в правый поворот". Сознание русской интеллигенции, по Архан­гельскому, с незапамятных времен несет в себе глубинный порок, проявляющийся в искажении "соприродных" (будто бы) всякой национальной интеллигенции правых, консервативных взглядов и даже в отречении от них.

"С одной стороны, несть числа "правым" политическим трактатам, запискам, рассужде­ниям и памфлетам, какие оставлены в наследство современной эпохе классическим перио­дом русской культуры... С другой стороны... разве тотальное отрицание (а не просто же­сткая критика) буржуазности у славянофилов — не признак их внутренней, сокровенной левизны?"

"Как могло такое случиться? Каким образом носители правых взглядов (как Валентин Распутин или Басилий Белов) очутились в стане левых? .."

Заметка была написана живо и ставила очень важные вопросы, но требовала, на мой взгляд, большей корректности, о чем я и сказал Роднянской. Взять хотя бы со­мнительный тезис об исконной "правизне" интеллигенции, опровергаемый отече­ственным и зарубежным опытом, да и рассуждениями самого Архангельского. Затем, я не видел никакого надлома в мировоззренческих путях Распутина и Белова. Эти раскритикованные "демократической общественностью" будто бы за отступничество писатели держались последовательнее многих "демократов", поскольку во все време­на были на стороне крестьянской, мелкобуржуазной России...

— Мелкобуржуазной? Я такого слова не знаю, — надменно изрекла Роднянская.

— Что делать. Каюсь, я когда-то изучал курс марксистско-ленинской философии.

— Мы все его проходили... Вы правда не одобряете буржуазию, буржуазность?

В тоне подчеркнуто звучал зоологический интерес ко мне как к совершенно осо­бому, никогда ей ранее не встречавшемуся виду.

— Давайте ближе к тексту, — попросил я. — Архангельского заботит, "как помочь буржуазии обрести национальное лицо". Это не первое, о чем сегодня хочется думать. Гораздо бы важнее озаботиться спасением гибнущих на глазах десятков миллионов людей, как раз и составляющих нацию.

— Да, но это позиция газеты "Сегодня"!

— Мне эта позиция не близка.

— Я знаю. Но Архангельский сейчас за границей, связь с ним затруднена. Мы не можем править статью без автора.

Сошлись на том, что я напишу от своего имени послесловие к статье Архангель­ского.

Вот оно:

" ...Как же все-таки "удержаться от очередного срыва в русскую ересь всеобщего равен­ства” — в пору наглого, воинственного, сводящего с ума неравенства?

Как ”обойти сегодняшний мир с правого фланга”, а при том соблюсти ”всемирное ра­венство (?! — С. Я.) демократии”?

Автор не знает ответов. Не помогает их отыскать, как явствует из статьи Архангельско­го, и история русской мысли от Карамзина до наших дней — она лишь запутывает дело.

Может быть, причина в том, что сами вопросы сформулированы некорректно и, глав­ное, не вовремя, по какой-то инерции?

Стоило ли начинать с обобщения, что интеллигенцию по природе тянет вправо, если его опровергают уже родоначальники правого крыла современной русской интеллигенции — и Карамзин, и Ю. Самарин, и даже К. Леонтьев, а в конце концов и оставшиеся в одиноче­стве "Пушкин вкупе с Достоевским”, эти "классические русские консерваторы”? Стоило ли распределять по флангам ныне здравствующих писателей, если давно потерян счет фрон­там и все боевые порядки смешались? Стоило ли (стоит ли!) так настырно вписываться в этот никак не дающийся нам "правый поворот”, если за ним вполне реальна смертельно опасная осыпь слева?”

”...здесь, почти повсеместно, мы обнаруживаем тщательно скрываемый логический по­рок. Сквозь гул охранительных формул явственно слышна щемящая мелодия тоски по ино­му общественному идеалу”.

Истинно так!

Добавлю еще: мне — впервые, может быть, у Архангельского — отчетливо слышен в этой его статье призыв к культурному миру (на уровне качественно отличном от простого "замирения", от политических компромиссов), пусть иронично окрашенный. Кажется, авто­ра самого более не устраивает воинственная игра со словами. А если что и вырывается не­впопад, наперекор соединяющей мысли, — так наработанную инерцию невозможно же по­гасить сразу!