Сергей Яковлев - На задворках России

Что касается редакторской работы, тут наше с ним взаимное непонимание, к со­жалению, продолжало расти. Вот характерный пример "диалога глухих" — речь шла о рукописи известного актера и литератора В. Рецептера.

— Написано живо, артистично... — я.

— Язык бледный, невыразительный, — Киреев.

— Читается легко...

— Никого не заинтересует, слишком специальная тема.

От Солженицына (традиционно сохраняющего с "Новым миром" связь) поступает новая рукопись — короткие рассказы, "Крохотки". Печатать или не печатать — воп­рос не стоит, все солженицынское сразу идет в набор, но тут Киреев приходит ко мне с инициативой:

— "Крохотки" в этот раз очень хороши. Не начать ли с них номер, а?

Как раз в те дни выходит статья Солженицына в "Общей газете". В ней — резкая отповедь правящему режиму, сохранившему, а в чем-то и усугубившему после выбор­ной фантасмагории свои отрицательные черты. Я читаю по рукописи "Крохотки" и вижу, что в них по-иному выраженная, облеченная в художественное переживание, отстраненная от преходящих реалий, но — та же ясная всем боль сегодняшнего дня. Спешу порадовать Киреева:

— Вы правы, это будет достойное открытие номера. Во всех смыслах.

— И все-таки давайте еще пару дней подумаем.

Это уже он — мне!

А через пару дней:

— Василевский считает, что нам не следует политизировать журнал, и я с ним согласен. Не будем открывать Солженицыным!

Про себя я назвал этот феномен — "татарин во власти".

Мы с ним были, напомню, формально во всем приравненными друг к другу заме­стителями, хотя выполняли различные функции и несли разную ответственность: он — за отдел прозы, я — за весь журнал.

Когда стало ясно, что Залыгин слег надолго, я попросил Розу Всеволодовну (кото­рая одна в те дни имела доступ к уху больного) осторожно посоветоваться с Сергеем Павловичем — не назначить ли ему на время болезни кого-то из нас (неважно, Кире­ева или меня) исполняющим обязанности главного? Во избежание мелочного раздрая, чтобы в текущих делах за кем-то оставалось решающее слово. Я почувствовал, как при этом нервно щелкнул и заработал ее сложный вычислительный аппарат. Прежде чем обращаться к слабому шефу, она должна была, конечно, сама иметь ответ. И че­рез несколько дней как бы между прочим этот ответ был мне дан:

— А может, поживем, как есть? Не надо никаких назначений?

Говорила от себя, но я не сомневаюсь, что совет с Залыгиным состоялся.

— Может, и не надо.

Я действительно не знал, как лучше. Залыгин очень болезненно переживал любые покушения на свою власть, даже "на одре" (тут словечко Битова вполне уместно) не желая ни с кем ею делиться. Оттого и плодил равных в правах и бесправии замести­телей. Когда-то он уволил добросовестного и опытного Григория Резниченко (пред­шественника Василевского в должности ответсека) только за то, что тот "начал выс­тупать от имени журнала". Так сам Залыгин рассказывал мне эту историю. Речь шла о выездных конференциях и встречах сотрудников и авторов "Нового мира" с читате­лями. Активный Резниченко не раз был инициатором таких встреч и иногда прово­дил их, видимо, самостоятельно, без участия главного редактора. С тех пор Сергей Павлович невзлюбил всякую публичность, связанную с "Новым миром". Единствен­ный раз он вынужденно уступил долю властных полномочий Филипчуку — и никогда не мог простить себе этого...

Теперь, когда приходила пора собирать редколлегию (обычно это делалось раз в месяц, для обсуждения вышедших номеров и попутного решения других накопившихся проблем), я спрашивал Киреева:

— Будете председательствовать?

— Нет уж, давайте вы!

Я занимал кресло во главе длинного стола (за которым, как любил в свое время напоминать Видрашку, сиживал еще Твардовский), Киреев демонстративно устраи­вался в дальнем конце напротив./p>

— Придвигайтесь ближе, здесь лучше слышно!

— Мне и тут хорошо!

В таких случаях раздавалось неприлично громкое хрюканье Василевского — веро­ятно, он изображал смех. Лицо у него при этом не выражало никаких эмоций и оста­валось болезненно неподвижным.

— Не обращайте внимания, у Андрюши нервы не в порядке, он ведь долго лечил­ся, — простодушно поясняла мне после Роза Всеволодовна.

Она каждый день подолгу разговаривала по телефону с Залыгиным, держала его в курсе всех маленьких редакционных происшествий. Спокойной оставаться не умела, считала тихие дни напрасно прожитыми, и потому каждый раз из пустяка раздува­лась целая история. Вот одна из них, ее можно озаглавить "Грязное белье Кублановского".

Как я уже упоминал, Кублановский жил в Переделкине и часто ездил на работу в редакционной машине вместе с Залыгиным. Подвезти, доставить попутно туда-сюда какой-нибудь груз — проблемы для него не возникало. Но когда Залыгин слег, посто­янное сообщение прервалось.

Готовились к церемонии вручения ежегодных журнальных премий, решили купить вина. Кублановский считался тонким ценителем напитков. И Роза Всеволодовна уп­росила его проехаться с шофером Ваней по магазинам — выбрать. А Кублановский к месту вспомнил, что на даче у него скопилось много нестираного белья, которое хорошо бы отвезти в Москву в прачечную, так что если у шофера туда ляжет путь...

— Господи, что же нам придумать? — живо откликается сердобольная секретарша (я был свидетелем сцены). — Вы ведь знаете, машина в Переделкино теперь почти не ходит, а бензин стоит так дорого... Придумаем, Юра, обязательно что-нибудь при­думаем! Только чтобы это в последний раз, больше не копите так много!

— Слышали? — с возмущением спрашивает меня, когда Кублановский удаляется.

— М-да. Услуга за услугу, — говорю я довольно равнодушно. Машина обслуживала в основном Залыгина, в его отсутствие руководили шофером Роза Всеволодовна и хозяйственник Спасский, в их дела я старался не вмешиваться.

Как я догадываюсь, секретарше хотелось, чтобы я донес о происшедшем Залыги­ну и дал поступку Кублановского соответствующую оценку. Не дождалась. Пришлось действовать самой.

Через несколько дней она приболела. Звонит мне из дома, справляется о делах.

— Болейте себе спокойно, здесь все тихо! — легкомысленно заявляю я.

— Какое там тихо! Сергей Павлович отменил покупку вина! Запретил Василию Васильевичу давать Кублановскому машину! Я же ему пообещала — в каком я теперь положении?

— Не надо было впутывать в эти пустяки Сергея Павловича, — мягко укоряю ее.

— Вот и я говорю! Сделали бы тихо, Ваня бы отвез в прачечную сумки Кубланов­ского, и все. А теперь Василий Васильевич уперся и не дает!

Иду к Спасскому:

— Что за история?

— Мне позвонил Сергей Павлович и категорически запретил давать машину Кублановскому. Кто-то ему накапал. А что я теперь могу? Не могу же я ослушаться Сергея Павловича?..