Ленина Кайбышева - После Чернобыля

хозяйстве.

На отметке +12,0 Давлетбаев распорядился предупредить персонал о недопустимости нахождения в зоне завалов и в местах возможных падений свисающих конструкций; НСТЦ Г.В. Бусыгину — включить в действие спринклерную систему пожаротушения маслосистсмы ТГ-7; мастеру паровых турбин Ю.В. Корнееву — произвести аварийное вытеснение водорода из генератора №8.

В сущности Бражник вместе с дежурным слесарем Джамулой, как и полагается по инструкции, уже сами изолировали дренажи маслопроводов и слили масло из главного маслобака в аварийную емкость.

Радиационный фон был крайне неравномерным, особенно высоким в местах падения радиоактивных обломков сквозь дыры в кровле и т.д. Но без приборов этого не узнаешь, а ежеминутно измерять было некогда, да и не очень интересно — не до того.

Давлетбаева беспокоило, нужно ли включать систему орошения кровли водой, хотя пламени не видно. Он опасался, что вода попадет на шкафы электрических сборок приводов арматуры и вызовет замыкания. Посоветовался со старшим мастером цеха (СМЦ) К.Г. Перчуком, и тот сомнения развеял: на кровле машзала он уже побывал, очагов возгорания нет. Он вообще многое успел сделать самостоятельно. Увидев растекающееся масло, Перчук позвал машиниста турбин В.В. Бражника, обходчиков А. Новика и Ю. Вершинина, дежурного слесаря А. Тормозина и вместе стали принимать необходимые меры.

...Бражник умер от ожогов в московской “шестерке” одним из первых, вскоре умер и Перчук... Многие детали в действиях каждого чернобыльца выясняли во время обсуждений в этой самой больнице, “подсчитывая раны”.

— Бражник и Перчук пришли к нам в цех слесарями, потом сдали экзамены и стали машинистами-обходчиками турбин (в отечественной электроэнергетике принято любого новичка, пусть и с инженерным дипломом, сначала “прокручивать” на рабочих должностях для накопления опыта), — тихо рассказывал мне в своем кабинете на ЧАЭС заместитель начальника цеха А.А. Кавунец... Вдруг он изменился в лице, голос дрогнул, потянулся за сигаретой. — Да что говорить. Оба они, особенно Перчук, были моими друзьями. Хороший был человек и работник отличный. Не сложилась у него семейная жизнь. А друзей было много. Его очень уважали. Он был своего рода организатором вахты, как бы неофициальным лидером. В ту ночь я приехал на станцию в 3 часа ночи — и Перчука, и Бражника уже отправляли в больницу. Я успел поговорить с Бражником. Он рассказывал, как перекрытия, падая, перебили дренажи маслопроводов, как турбинисты сливали масло. Бражник тоже был холостым тридцатилетним веселым трудолюбивым парнем. В больнице вспомнил про свою лодку, рыбалку. Он копил деньги на новую большую лодку. Мечтал прокатиться по Припяти с мощным двигателем, чтобы можно было за 10-15 минут спуститься в Киевское море или пойти вверх, в Белоруссию — места там уж очень хороши... Да вот, не успел. А Перчук увлекался музыкой, особенно современной, ритмической. Собрал много магнитофонных записей, пластинок. И у него была лодка.

В мирное время трудно было бы даже представить, что обычно спокойный, рассудительный и исключительно трудолюбивый тридцатилетний Костя Перчук способен принимать решения с такой невероятной скоростью, просто молниеносно. Да обоих гренадерами не назовешь, среднего роста, крепкие парни. Разве вот Перчук постройнее и пошустрее, а Бражник — пополнее, медлительнее. Но в серьезную минуту повели себя одинаково мужественно.

...В машзале дышать было трудно. В воздухе — много пыли, воздух влажный, язык и горло пересыхают, пахнет озоном. В тот момент люди еще не осознавали, что через проломы в кровле сверху падают и куски графита из разрушенного реактора, частицы ядерного топлива. Озон относили на счет электрических разрядов в кабелях. На БЩУ-3 НСБ Ю.Э. Багдасаров сообщил Р.И. Давлетбаеву, что на деаэраторной этажерке и теплофикационной установке сработала сигнализация о повышении радиоактивности, и он дал распоряжение машинистам-обходчицам Бахрушиной и Гора удалиться в сторону первой очереди станции. Там же Разим Ильгамович увидел сидящего на полу Бражника и взял его с собой.

От Багдасарова к тому времени узнал, что и на БЩУ-3 около 100 мкр/сек, в воздухе радиоактивные аэрозоли, и надо надевать “лепестки” для защиты органов дыхания. Чуть позднее дозиметрист на БШУ-4 сообщил, что от Давлетбаева зашкаливает прибор, надо сменить одежду. (В больнице стала известна его доза — 400 бэр.) Напомним, приборы были довольно слабые, до 1000 мкр/сек. Но и по ним получалось, что разрешенная аварийная доза в 10 бэр может быть набрана за три часа. А по Правилам радиационной безопасности (ПРБ) право на работу в таких условиях полагается согласовать с директором или главным инженером АЭС. Но на это не было времени, как и некогда было ставить заграждения вокруг особо опасных участков машзала, которые рекомендовала инструкция. Никто не ушел и теперь.

Давлетбаев обошел ТГ-7 с “передка”. В районе ячейки манометров системы регулирования вверх фонтаном било масло из поврежденной трубки. Чтобы остановить насос аварийной кнопкой, побежал вниз. К сожалению, аварийные комплексы с портативными радиостанциями и комплектом изолирующих материалов, предназначенных для подобных случаев, оказались завалены и недоступны.

Пробегая по лестнице, увидел на отметке +5,0, как из разрушенного дренажного трубопровода выливалась широкая струя масла и растекалась на отметке 0,0, затем масло сливалось в подвал. Из-за завалов к аварийной кнопке подойти не удалось, к тому же было скользко, много пыли и дыма, не хватало света. Он раскатал пожарный рукав, бросил на пол и, связавшись из телефонной будки с БЩУ-4, приказал Киршенбауму дистанционно отключить маслонасос. Одновременно сообщил НСБ А.Ф. Акимову, что Ю.В. Корнеев вытеснил водород из генератора ТГ-8. Акимов ответил, что информацию понял и сообщит электрикам — это их хозяйство.

Чуть позднее на БЩУ-4 из здания первой очереди станции позвонил НСТЦ П. Егоров, спросил, не требуется ли помощь. Багдасаров сказал, что нет. Там уже были с первой очереди начальник реакторного цеха В.А. Чугунов, заместитель главного инженера А.А. Ситников, заместитель начальника реакторного цеха Орлов. Они стояли в кружок и активно обсуждали, что делать дальше. Прибыла и небольшая группа турбинистов во главе с С.В. Акулининым. Дело себе они нашли. После этого врачи разрешили Акулинину работать только в общественных организациях станции. Вообще, после аварии все члены профкома, парткома и комитета комсомола ЧАЭС — это “выгоревшие” той ночью специалисты, не захотевшие уезжать.

* * *

Примерно в это время на БЩУ-4 услышали сигнал вызова. Но на запрос, в чем дело, никто не отвечал. Сигнал шел с отметки +24,0 и не прекращался. Тогда “по нему” пошли, будто держась за невидимую нить. По дороге увидели Петра Паламарчука, который тащил на себе умирающего Шашенка. Это был его подчиненный. Паламарчук не знал о сигнале. Он сам догадался, где искать товарища. Уходил в разведку несколько раз, отыскивал проход, и... обнаружил потерявшего сознание человека, лицо которого узнать было невозможно.