Ленина Кайбышева - После Чернобыля

— То была непривычная, не похожая на наши будни жизнь. И люди там становились иными, и взаимоотношения, — впечатление рядового инженера объединения В.И. Лагодиенко. — Начальники высоких рангов, с которыми в Москве мне не пришлось бы сказать и слова, там были на равных со всеми, в том числе, например, начальник железной дороги, представители Госснаба Украины и СССР. И даже наш Дмитриев, строгий и требовательный мужик, которого боятся во всех управлениях “Гидроспецстроя”, в Чернобыле вел себя подобно старшему брату и оказался душевным и очень порядочным человеком.

— Когда я служил в армии, командир у нас был строгий, — продолжал Лагодиенко, — но за каждого солдата он готов был отдать душу. Мне повезло — и здесь на гражданке начальник оказался такой же. Вспоминаю, что и на строительстве Асуанской ГЭС, когда нашего Дмитриева видели арабы (среди них были и лодыри), то они сами вскакивали и начинали создавать рабочую обстановку: что-то резали, стучали, словом что-то делали. Николай Владимирович сам любил работать и другим спуску не давал. Вообще в решении всех существенных вопросов “Гидроспецстроя” наиболее весомое слово не по форме, а по сути принадлежало начальнику Н.В. Дмитриеву. Теперь, через годы со всеми, кто там работал, мы встречаемся, как братья. И ни разу я не видел, чтобы кто-то выразил неудовольствие по любому поводу.

Работа грейфером

“Я был потрясен отношениями доверительности и заботы друг о друге”, (М.П. Дружинин, главный механик объединения). “Вообще в нашем штабе ЧП не было”, (А.П. Бабин, водитель). “В каких переделках мы ни были, как ни было тяжело, но так тяжело, как сейчас, не бывало”, — признался Н.В. Дмитриев одному из коллег летом 86-го.

Дважды в день машины с гидроспецстроевцами выезжали из 10-и километровой зоны — на обед и по окончании рабочего дня. Руководителям случалось и чаще. Миновать ПУСО (пункт санитарной обработки машин) они не могли, и сами знали, что машины их довольно-таки грязны. Но времени на задержки и мытье машин не было.

Главный технолог объединения на строительстве стены в грунте А.М. Мариничсв (позднее - директор института Гидроспецпроект), другие руководители стройки, а также солдаты на ПУСО — все одинаково потные, пыльные и в машинном масле — они хорошо понимали друг друга. Солдаты изнывали от жары, а питья, видно, не хватало. Никакую другую воду кроме бутылочной пить было нельзя. Солдаты прибором проверяли машины, возвращавшиеся из 10-километролвой зоны. На мариничевской машине было написано “Техническая”, а на машине М.Н. Дружинина (теперь главный технолог объединения) — “Касагранде”.

— Моя машина была настолько радиоактивной, что ее полагалось бы просто отправить в могильник. Но она для нас была, как живая рука — на ней возили запчасти, моторы для замены изношенных, — рассказывал мне Мариничев, — Я передавал в окно 2-3 бутылки воды и говорил: “Ребята, некогда, через час-два вернусь, вы меня увидите”, или: “У меня импортное оборудование, не могу задерживаться”. Солдатики — молоденькие ребята — издали видели, что идет наша “Техническая” машина и особенно не придирались. А мы в течение дня мимо них пролетали по нескольку раз. Если бы нашу машину строго проверяли, то по сути, в течение дня нам пришлось бы по нескольку раз менять машины — в таком грязном месте мы работали. А я бы оказался без оперативного транспорта.

Когда строители “Гидроспецстроя” все-таки решили свою машину проверить у дозиметристов, солдаты пришли в ужас. Машину пришлось бросить там же, около ПУСО, и она была здесь но единственной.

В зоне было так много техники и людей, что, случалось, трудно было проехать. Площадка перед с.Копачи была просто забита машинами. Но дорога в Чернобыль днем всегда была свободной. Правда, однажды ночью кто-то свалил поперек дороги сосну, и машина чуть не взлетела на воздух, мчась на большой скорости, В чем причина, разбираться было некогда, да и не с кем. Но это был все-таки единичный случай.

— Мне кажется, что усталость сама по себе могла привести к катастрофическим последствиям, — рассказывает М.П. Дружинин. — Был случай: я сидел рядом с шофером УАЗ-452 — цельнометаллическая машина типа санитарной. Мы ехали по своей стороне дороги. Навстречу с большой скоростью огромный КРАЗ-топливозаправщик вез 14 тонн топлива, да сам весил тонн 10. Вдруг он ни с того ни с сего стал делать левый поворот, нам наперерез. Мы себя почувствовали букашкой на его фоне. Когда наш водитель это увидел, тоже стал уходить влево. А я вижу, что водитель КРАЗа вместо того, чтобы притормозить, жмет по-прежнему нам наперерез. Он чиркнул по нашей дверце, почти сорвал. Скорее всего, он просто от усталости не понимал, что делает. На ладонь поближе — и от нас бы ничего не осталось.

Дружинин жил в 20 метрах от Московского монтажного участка “Гидроспецстроя” в г.Чернобыле, в здании детсада. Его могли поднять и среди ночи, поэтому удобнее было жить рядом. Утром с бригадой монтажников он выезжал на ЧАЭС, где гидроспецстроевский участок последовательно обслуживал установки для сооружения стены в грунте — СВД-500 и “Касагранде”.

Эта бригада прежде специализировалась в наладке сложного роющего оборудования в разных районах страны. Есть в ней электрики, механики, гидравлики и другие специалисты. На каждый день была программа-задание, на какой установке и какие выполнять работы. Задания могли быть и неожиданными (поломки)— тогда выезжали и ночью. Но были и профилактические, задуманные заранее. “Ребята были неплохие, безотказные и умелые. И я, как правило, выезжал с ними. Наша задача — чтобы машины минимально простаивали, работали непрерывно. Так — каждый день” (Дружинин).

Всякое бывало. Не раз у водителей, можно сказать, силой отбирали детали машин, которые сильно “светили” — они снимали их на запчасти с тех, что предназначены в могильники. “Зачем взял, разве не понимаешь?” — “Так я же водитель, отличные запчасти!”

Рассказывает прораб Днепровского управления “Гидроспецмонтаж” М.П. Черных: “В Чернобыле мне запомнился водитель то ли из Камского, то ли из Волжского управления. Возраст — лет за 50. Дома он работал на стареньком МАЗе. А здесь получил новенькую машину. Загрузил ее свинцом и повез прямо к развалу четвертого блока. Сделал две ездки, машину замерили — и ей вынесли приговор: в могильник! Водитель этот даже заплакал... “Как же так? Новенькая машина!” Ему потом дали другой МАЗ, он на нем работал несколько месяцев и передал сменщику в очень хорошем состоянии — берег от радиации, хотя работал безотказно и притом ежедневно. Очень берегла и хорошо сохранила свою машину и женщина-водитель, не помню уж ее фамилии. Она работала наравне с мужчинами, и тоже постоянно и безотказно. Большинство же свои машины не берегли: “Все равно в могильник”.