Ленина Кайбышева - После Чернобыля

В сентябре-октябре, когда обстановка улучшилась, и напряженность несколько спала, произошла некоторая фильтрация, точно отделившая тех, кто работает по зову совести.

За пределами 30-километровой зоны распространился правдивый слух о больших чернобыльских деньгах, о пяти окладах при работах непосредственно на четвертом блоке (а у средмашевцев в тех же условиях “традиционно” — еще больше, так как им оплачивали не 3 часа, как другим, а полные сутки). Правда, так платили только на особо загрязненных участках. Но, не разобравшись, в Чернобыль ринулись желающие легко заработать. Через месяц же у некоторых из них вдруг стали “болеть” тещи, жены. Словом, появились “объективные” обстоятельства, чтобы не ехать. Из Можайского экспериментального предприятия, которое готовит оборудование для “Гидроспецстроя”, кто-то не доехал до зоны. А двое-трое вовремя не вернулись из зоны домой — приходилось объявлять всесоюзный розыск: беспокоились. Во всяком случае, я не знаю ни фактов других, ни слухов подобного рода.

И сейчас можно порой услышать: “Они деньги получали за счет горя людей”. Но так говорили те, кто не бывал в Чернобыле. И не случайно всему, что связано с ликвидацией последствий катастрофы, была дана “зеленая улица”. Даже для междугородних телефонисток слово “Чернобыль” звучало, как пароль, Москву с Чернобылем связывали без очереди.

Считалось, что людям на ЧАЭС по тем меркам неплохо платили, хотя по мировым нормам это немного. Но спросите любого, и ответ будет един: если бы ехали именно ради денег, столько не сделали бы. Люди работали на совесть, с полной самоотдачей. По возвращении практически у всех, как выразился Ю.А. Бойков, возникало ощущение, подобное наркотику — тянуло снова и снова в зону. Почему? Он не ответил. Но, подтверждаю: то было всеобщее чувство солидарности и осознание своей полезности. Там была настоящая работа. И не удивительно, что несмотря на весь ужас Чернобыля А.М. Лейдер сказал: “Отрицательного было вот столько (показал на кончике пальца). А остальное хорошо”.

— Когда я показываю фотографию, которую там сделал на пропуск, люди удивляются — ты с сильного перепоя или из Освенцима? Очень усталый вид, — вспоминает Ю.А. Бойков. Мы с товарищем делили смену. Нас было два механика: в сутки получалось по 12 часов. Полагалось, кажется, часа по 3-4, но механиков в нашем управлении было меньше, чем рабочих. На любом участке на 4-5 прорабов полагается один механик. Механик-администратор отвечает за работу механизмов; и если что-то вышло из строя, надо быстро заменить. Иными словами, когда идет бетон, механик должен при этом присутствовать. А бетон должен идти круглосуточно. Электриков тоже было всего два. Словом, “курорт”...

* * *

...Вот мы говорим: Радиация, надо опасаться. А тогда не только вне Чернобыля, но и в 30-километровой зоне немногие знали, что это такое. Кое-кто поначалу считал, что радиацией начальство просто пугает, чтобы были осторожнее. У выполнявших особо опасные работы из-за коротких смен свободного времени были больше, чем у остальных. Они “экспериментировали”: например, в усадьбах созрела клубника. Можно ли ее есть? Набрали той клубники — “звенит”, и сильно. Помыли — почти чистая. Разрезали ягоду пополам — в ней прежний уровень радиоактивности. Еще помыли — снова нет радиации. Разрезали на четвертинки — первоначальный уровень.

Еще гидроспецстроевцы ловили рыбу. Ведь чем-то после работы надо заняться, если смена короткая. Катались на лодках. А вот в рыбе-то никакой радиоактивности не оказалось. “Жарили, засаливали — не потому, что голодны, а по обычной мужицкой привычке к рыбалке и природе”, — это из воспоминаний начальника отдела Днепровского управления В.И. Милованова, он отвечал за материальное обеспечение всех работ объединения при сооружении плиты.

— Работать было не страшно,— рассказывал рабочий Н.В. Половинкин.— Людям говорили об опасности, о вредности работы в условиях радиоактивности. Но и я и другие понимали, что, раз нас туда послали, надо делать дело. Только сейчас, по материалам прессы, по рассказам специалистов мы стали осознавать, какова была действительная опасность. А тогда мы просто выполняли свою работу. Не дай Бог произойти чему-нибудь подобному снова, поработавших там, наверное, второй раз и не послали бы. Но если бы я точно знал состояние своего здоровья без утаек доз и пр., тогда бы я задумался... И, вероятно, поехал бы снова. А так, не зная о своем здоровье практически ничего — нет, не поехал бы.

И сегодня немногие знают свои индивидуальные дозы, и не только рабочие. Медиков чернобыльцы также мало интересовали. Только лет через 6-7 после аварии большинству ликвидаторов, во всяком случае, москвичам стали настоятельно предлагать серьезные медицинские обследования, если надо — лечение. И на том спасибо.

СТЕНА В ГРУНТЕ

Это было одно из наиболее сложных сооружений в комплексе защитных мер. Оно называлось “водонепроницаемая завеса", или “стена-локализатор”.

Через три недели после аварии стало очевидно, что реактор в грунт не провалится. Однако подземные воды все-таки неизбежно загрязнятся радионуклидами с поверхности земли, которые постепенно просачиваются в грунт. Фильтрация идет также из загрязненного пруда-охладителя, из поврежденных при аварии реакторных систем. Необходимы срочные меры.

— Вызвал нас первый замминистра Минэнерго СССТ С.И. Садовский: “Идите к шахтерам на четвертый блок, у них какая-то течь, просят выполнить водопонижение”, — вспоминает прораб Днепровского управления “Гидроспецстроя” А.Б. Соболевский. — Мы пошли искать Министра угольной промышленности Щадова, который в это время, говорят, находился в Чернобыле. Но не нашли. Отправились к специалистам Гидропроекта, там ответили: “Чья вода, не знаем, может, грунтовая, а может — нет. Ждите команды”. Действительно, кабельные каналы четвертого энергоблока затопило при тушении пожара, насосы инженерных сетей водопонижения нс работали, а грунтовые воды высоки. Но самое интересное было потом. Замминистра С.И. Садовский вызвал Н.В. Дмитриева, и тут началось такое... Мы получили задание выполнить за короткий срок 12 км “стены в грунте”...

Невысоко над правым берегом р. Припять разместилась площадка АЭС. С севера она лишь на 1-2 км отстоит от поймы реки.

Предстояло уберечь от загрязненных грунтовых вод р.Припять, а также воспрепятствовать их перетоку на территории прощадки АЭС из верхнего четвертичного горизонта в более низкий, бучакско-каневский. А для этого выстроить стену на пути грунтовых вод. Предусматривалось, что загрязненные грунтовые воны на территории АЭС будут удерживаться временно, а затем удаляться и очищаться. Но это — лишь общее решение.