Ленина Кайбышева - После Чернобыля

— Дело ли генерала тащить пушку? — спрашиваю у рабочего Н.В. Половинкина.

— Да, их дело — отвечать за людей, организовывать работу, обеспечивать всем необходимым. Но в Чернобыле никто не считался ни с чинами, ни со званиями. Если нужно, большие начальники помогали рабочему и при этом не комплексовали. Война, одним словом. Выявилось, кто есть кто. Немногие вдруг начинали "болеть”, как говорится “косить”, чтобы в зону не идти, а остаться на острове. Большинство — наоборот, если надо, отстояв свою пахту, оставались на другую.

Оборудование для сооружения плиты (бетононасосы, трубы) принадлежало “Энерговысотспецстрою”, и работали на нем люди этого управления. Притом они были в этом деле ведущими. Поломок практически не было. Когда под плиту пошел первый бетон, и трубы “запыжило”, главный инженер М.Н. Розин не спал сутки. Очень переживал Дмитриев. К нему никто не подходил, сочувствовали.

Нет строительного материала более капризного, чем простой бетон. Он способен до времени затвердеть, а размочить нельзя — меняются свойства. Его надо укладывать постепенно, равномерно, чтобы застывал с постоянной температурой. А он способен при затвердении саморазогреться даже в мороз. Но в том-то и заключается талант бетонщика, чтобы добиться образования однородного монолита. В Чернобыле в этом монолите еще “запекали” множество металлических закладных элементов, арматуру, датчики. Для бетонирования строили опалубку. И это “железо” тоже поручили “Гидроспецстрою”. “Свои” бетонные заводы тогда еще не построили, бетон привозили аж из-под Киева, а раствор делали в нескольких километрах от ЧАЭС, в миксерах в летнюю жару. А потом насосами качали на расстояние в 300 метров.

— Из 320 метров труб половина находилась в штольне, а другая половина — на улице, — рассказывал мне в 1986 г. Н.В. Дмитриев, — Ясно, что раствор с закладными элементами должен от насоса проходить безостановочно, только в этом случае он сохраняет свои качества.

“Запыжило” — и люди бежали поправлять дело: разбирали бетоновод, извлекали пробку, снова монтировали. И это — в условиях, когда время пребывания на рабочем месте может измеряться минутами. Пробки возникали часто.

Позднее из-за халатности оператора растворного узла, не промывшего насос, раствор начал схватываться уже в насосе. Пришлось его разбирать и зубилами выбивать схватившийся бетон. После этого раствор для плиты решили из-под Киева не возить, и готовить за пределами 3-хкилометровой зоны ЧАЭС. И все-таки пробки, пусть не в насосе, а в бетоноводах возникали часто. Тем более — когда бетон везли из Вышгорода.

— Однажды начальник управления Брудный, бетонщик Шибаев и я попали на заседание штаба Правительственной комиссии, — рассказывает рабочий Илюхин. — Входим. Говорит заместитель министра угольной промышленности Украины. Там же был наш Н.В. Дмитриев. Буквально по часам и минутам рассматривался график работ на разных участках. Наш график был расписан так, что опоздание в бетонировании на полчаса рассматривалось бы как ЧП — необходима непрерывность работ. Проходчикам также предстояло работать в поте лица. Мы как бы действовали в одной связке — напрямую зависели друг от друга.

— Вечер. Миксеры-бетоносмесители идут потоком из Вышгорода. И мы теперь дожидаемся их на перегрузочной площадке около железнодорожной станции Черевач, догружаем и отправляем на АЭС. Черевач находится километрах в полутора, перед прудами-охладителями. Затем миксеры должны вернуться... И вдруг — застопорило. Не возвращаются, — вспоминает К.Д. Яшин, начальник отдела снабжения “Гидроспецстроя”. — Это всех обеспокоило: значит, у наших бетонщиков на станции ЧП, скорее всего “запыжило” бетоновод на подфундаментной плите. С нами — начальник объединения Н.В. Дмитриев. Он и говорит: “Мужики, уже двенадцать ночи. Вы поезжайте, отдыхайте, а я все равно отправлюсь к реактору, на бетонирование плиты: эти работы — дело чести “Гидроспецстроя”. Завтра утром на штабе Правительственной комиссии мы должны будем доложить, сколько кубометров бетона уложено”. В ту ночь вместе с рабочими он действительно свинчивал и развинчивал эти трубы и не уехал, пока не пошел бетон.

В очередной раз “запыжило”. Рисковали вылететь из графика на целый месяц. Это понимали все. И приуныли.

— Хватит, мужики. Кончай бегать, — раздался тихий, спокойный голос Г.Н. Пупова. И он медленно направился к бетоноводу. Обстоятельно осмотрел, сделал, что нужно. И так же медленно вернулся. На него смотрели с восхищением и удивлением: в тех условиях такое поведение воспринималось, как нечто похожее на нахальство над стихией.

Именно в тот момент определилась оптимальная стратегия поведения бетонщиков. Они успокоились, сами решили работать на площадке дольше, только выходили туда реже. И это во многом решило исход всей операции.

Вместе со своим начальником В.М. Башмаковым приехали и другие строители из Нурекского управления (сейчас Башмаков — генеральный директор “Гидроспецстроя”); в частности, бригада Пупова — со строительства Рогунской ГЭС. Узнав о беде, всей бригадой предложили свою помощь. Опыта им не занимать: более 20 лет строили тоннели особо высокой сложности. Рогунские породы особенно рыхлы, да и расположены в зоне повышенной сейсмичности. Нужно большое умение, а порой и мужество для работы в таких условиях. Специализация этой бригады — монтаж арматуры и бетонирование оголовков и затворных частей тоннелей. Когда реально понадобились специалисты их профессии, всей бригадой их и отправили, по их же просьбе.

В Чернобыле Геннадия Николаевича ждало нечто, принципиально для него новое. Знал, конечно, какую плиту придется бетонировать; знал, что легко не будет. Но где соломку подстелить? На это никто бы не ответил. А он привык сначала все как следует рассмотреть, взвесить, распределить силы. Так поступал и прежде на Нурекской стройке, прославленной, между прочим, и благодари лично ему, Пупову. Каждый шаг вымеряли, приступая и к следующей Байпазинской ГЭС. Ее строили “под ключ” впервые в стране, опередив на несколько месяцев плановые сроки, сэкономив десятки миллионов рублей. И сдали объект на “отлично”. В Рагуне размах побольше, чем в Нуреке и Байпазе.

В июне 1986 г. нам с Пуповым поговорить не пришлось: не до разговоров было строителям, некогда, да и не хотелось. Работа требовала максимальной сосредоточенности, большого нервного напряжения, колоссальной ответственности. Отдых тоже был серьезным делом, он восстанавливал силы, снимал напряжение Надеялась повидать Пупова позже, в Москве, по дороге домой, да познакомилась только с его портретом на доске почета в объединении. И тогда выяснилось, что нет в “Союзгидроспецстрое” человека, который не знал бы его самого или о его работе в Таджикистане и в Чернобыле. Поэтому позже, услышав голос Геннадия Николаевича по телефону из Рогуна, я говорила с ним уже как со старым знакомым.