Антон Буслов - Между жизнью и смертью. Рассказ человека, который сумел противостоять болезни

Наверное, это потому, что меня с пяти лет учили падать, вставать, снова падать и не особо рассчитывать на то, что можно будет за что-то ухватиться. А еще потому, что это просто красиво, когда в свете прожекторов на блестящем льду кто-то отрывается от земли и пластично, с необыкновенной грацией, наплевав на законы земного притяжения, крутит прыжки и вращения.

Миллион лет назад, в другой жизни, мама отдала меня в спортивную школу олимпийского резерва, чтобы я был закаленным и поменьше болел всяческими простудами. С тех пор прошла куча времени, а я все равно помню, как шел и падал первый раз на фигурных коньках на обманчивом твердом блестящем льду. И очень хочется жить. К сожалению, я не умею рассказать, как же хочется снова жить, не задумываясь перед тем, как выйти на лед на коньках…

2 февраля 2014 года

Начало февраля. Новости небольшие, но значимые – съел яйцо вкрутую. Не давясь от тошноты, не мучаясь, заставляя себя открыть рот, а просто взял – и нету. Врач сказала, что, коли так дальше пойдет, через неделю видеть она меня тут уже не хочет, а хочет знать, что я сижу дома и поправляюсь. По планам на эту неделю было много всего – гастроскопия, например, КТ легких – но вроде бы по общему состоянию это можно отменять или не спешить с этим. Лейкоциты отлично пошли в рост. Вот с тромбоцитами пока проблема. Но это ожидаемые мелочи жизни. В Нью-Йорке стоит дурная погода, так что мне жалко промокшую Машу, приносящую на обед свежую лапшу. А вообще все окружающее делает меня каким-то сентиментальным. Хочется поскорее выздороветь, завести домик в деревне и разводить там свиней для души. Что-то я к свинкам неровно дышу.

Сегодня врачи умудрились меня удивить. Дело в том, что по плану утром должны были снять центральный венозный катетер. В России у меня с ними было все просто – они сами регулярно отрывались, и надо было следить, чтобы такой катетер случайно не выпал. Круче всего получилось в Российском онкоцентре, когда я лежал там на очередной химии. Вместе с отличным дедулей, которому однажды накатили химию, и он совсем расклеился. Но зачем-то встал с койки и начал падать. Чтобы старичок не разбился, я стал его ловить, поскольку он падал рядом со мной. Поймать-то я его поймал… Вот только при подключенном центральном катетере тяжести поднимать категорически нельзя. В общем, приносит мне после этого медсестра вечернюю порцию инфузий (я все капельницы и уколы делал себе сам), я ее неспешно разбираю, готовлю системы, беру шприц для промывки катетера, вставляю, начинаю вводить… И тут у меня из груди катетер вместе с физраствором и кровью буквально вытекает на половину длины! Пришлось звать на помощь медсестру. Она пришла – начали думать, что делать. Назад вставлять не очень стерильно, да и выпал он уж очень сильно. И тогда я сказал: “Дарья Николаевна, снимайте его – нечего тут ловить!” В результате медсестра его и сняла. Это не великая наука: выдергиваешь и вену пальцем зажимаешь. Самое опасное – тромбы, которые могли образоваться у катетера и сорваться в кровоток.

В общем, я не ожидал, что в США подобная процедура вызовет сложности. Началось с того, что меня повезли в отдельное специальное место, где есть УЗИ и рентген, чтобы проконтролировать, как прошел процесс. Отрезали нитки, которыми все было пришито к телу, а потом начались чудеса. Врач начинает вынимать катетер, а тот не идет. У меня же боль такая, будто палец ножовкой пилят. Я, естественно, ору, а врач удивляется. Так он минут пять меня помучил, после чего принесли лидокаин и обкололи все вокруг катетера. Опять начинают тянуть, и опять дикая боль. Корни он там пустил, что ли? В общем, я хорошо глотку продрал – поорал на славу. В итоге вышло, что мне вкололи предельную дозу лидокаина и решили, что будут делать попытку номер два завтра под общим наркозом. “Так вам будет комфортнее”, – говорят. Еще бы не комфортнее: в жизни бы не подумал, что десятку из десятибалльной шкалы боли испытаю на банальном снятии центральной линии. Словом, мир оказался разнообразнее, чем я о нем думал.

Трам-пам-пам! Сегодня мне сделали биопсию костного мозга, чтобы узнать результаты трансплантации. Когда биопсию проанализирует лаборатория, станет ясно, сколько сейчас в костном мозге моих клеток, а сколько – клеток сестры. То есть насколько успешно идет приживление и вообще весь трансплантационный процесс. Это очень важное обследование. Но и другой важный результат уже есть. В среду гемоглобин у меня был 79, и стоял вопрос о переливании красной крови (границей допустимого считается 80). Но сегодняшний анализ крови показал гемоглобин 86! Переливание отменили за ненадобностью.

Это очень и очень важно: значит, корешок костного мозга, ответственный за генерацию эритроцитов, наконец-то оклемался после химиотерапии и трансплантации. До этого показал себя отлично корешок, ответственный за тромбоциты (они уже подобрались к 80), и хорошо показал себя лейкоцитарный корешок – лейкоцитов вообще больше, чем надо. В декабре, до трансплантации, мне переливали кровь несколько раз в неделю, потому что мой собственный костный мозг был не в состоянии генерировать новую кровь. Донорский костный мозг показал чудеса приживаемости и бодро пошел в рост, исключив необходимость переливаний. Маша немного зациклилась на почве борьбы с финансовым отделом клиники и на сообщение об отмене переливания крови отреагировала фразой: “О! Это какая экономия денег будет, если не надо переливаться!” И она права!

Для хорошего приживания костного мозга мне начали давать разные таблетки. Поначалу, пока я находился в госпитале, было и вовсе много инфузий. Одна из них – противогрибковая – вызывала сильный галлюциногенный эффект. Это мне рассказала после Маша, так как сам я все напрочь забыл. Оказалось, что под действием этого препарата мне глючилось, будто я лечу на кровати в Таиланд на встречу с доктором. Причем печалило меня больше всего то, что я забыл взять его адрес. Еще я проявил тогда невиданную нетерпимость к мышам. “Казнить!” – резко заявил я с кровати после получаса молчания. “Кого?” – удивилась находившаяся в палате Маша. “Отрубить головы всем мышам!” – потребовал я в ответ. Мне казалось, что в палате много мышей, которые лезут на кровать. Но ключевой фразой, запавшей в душу моей супруги, оказалась формула: “Трамваи – как грибы, грибы – как трамваи”, произнесенная безотносительно чего бы то ни было. В довершение всего однажды ночью я поменял пин-код на телефоне так, что утром не смог им пользоваться. Маша, пересказав все и дождавшись, пока я проржусь, сказала, что это мне все хиханьки да хаханьки, а она боялась, что я в таком состоянии что-нибудь с собой сделаю и потому сидела в палате сколько могла.