Светлана Герасимова - «Я убит подо Ржевом». Трагедия Мончаловского «котла»

Управление войсками фронтов, в частности Калининского, практически повторяло методы управления Ставкой ВГК войсками Красной армии. Войска фронта, выполняя директивы Ставки ВГК на окружение ржевско-вяземской группировки противника, вели активные наступательные действия одновременно на разных направлениях: ржевском, сычевском, вяземском, оленинском, бельском, зубцовском, витебском, холмском. Войска были распылены, «растащены», что не позволяло ни на одном из направлений создать крупной группировки войск для массированного удара. Позволим себе сравнение, которое уже встречалось в литературе: это все равно, что бить противника не кулаком, а растопыренными пальцами. Будет больно не только врагу, но и пальцам, а некоторые из них могут сломаться. Понятно, что ни на одном из направлений фронту не удалось добиться решающих успехов.

Заметим, что командующий войсками Западного фронта Г. К. Жуков действовал такими же методами, что было констатировано работниками оперативного управления Генштаба в известном анализе операции 33-й и 43-й армий Западного фронта, подписанном полковником К. Ф. Васильченко:

«3. Западный фронт не создавал кулака в виде крупной мощной группировки из всех родов войск на решающем направлении, при помощи которого решал бы задачу крупного оперативного размаха. Силы и средства были почти равномерно распределены по всему огромному фронту. Громкие приказы, которые отдавал командующий Западным фронтом, были невыполнимы. Ни один приказ за всю операцию вовремя не был выполнен войсками. Они оставались голой ненужной бумагой, которая не отражала действительного положения войск, и не представляли собой ценного оперативного документа. А та торопливость, которую проявляло командование Западным фронтом, передавалась в войска и приносила большой вред делу. Операции начинались неподготовленными, без тесного взаимодействия родов войск, части вводились в бой пачками, по частям, срывали всякую внезапность, лишь бы скорей начать операцию, без анализа дальнейшей ее судьбы.

4. Авиация так же была раздроблена по всему фронту на мелкие группы, не было ее сосредоточенных ударов последовательно по определенным направлениям, а при прорыве войсками заранее подготовленной обороны противника она на поле боя почти не участвовала, что сильно сказывалось отрицательно на моральном состоянии войск».

Поскольку Г. К. Жуков был одновременно и командующим войсками Западного направления, стиль его управления распространялся, естественно, на все направление.

Безусловно, были просчеты и недоработки командиров разных звеньев, в частности, командующих армиями. К таковым, можно отнести необеспеченность безопасности мест прорывов, отсутствие эффективной охраны своих растянутых коммуникаций, о чем писал П. А. Белов; поспешность в организации и неподготовленность атак частей и соединений на позиции противника, о чем вспоминали многие участники событий и отмечали вышестоящие начальники. Так, приехавший на позиции 30-й армии Г. К. Жуков писал в докладе И. Сталину: «До 2.2 Лелюшенко наступления не организовал, вступал в бой на широком фронте, с ходу пачками бросал войска без надлежащей артиллерийской поддержки. В результате, истощив и до этого слабые дивизии, успеха не имел».

Его слова подтверждают воспоминания участников боевых действий.

Ховрин Г. С., бывший начальник штаба 359-й стрелковой дивизии 30-й армии, писал после войны: «Если объективно оценивать обстановку, сложившуюся под Ржевом к исходу 24 февраля, то она характеризовалась бесперспективностью наступления, что было обусловлено, во-первых, тактикой ведения боевых действий штабом 3-й армии, а во-вторых, что было главным, наличием тех сил и средств, которые имели стрелковые дивизии 30-й армии. Наступление отдельными, мало или вообще не обученными подразделениями, без должного подавления огнем обороны противника, засевшего в укрепленных населенных пунктах, для ведения боя зимой, когда наши подразделения бросались в бой днем по глубокому снегу, на виду у противника, под его ураганным огнем всех видов – такое наступление было обычно безуспешным и неизбежно сопровождалось большими потерями личного состава. Однако все это иначе оценивало командование 30-й армии. Оно постоянно категорически и с угрозой требовало наступать во что бы то ни стало. В результате успеха наступления не было, а потери личного состава все время росли и росли».

Ф. С. Иванов, ветеран 149-го лыжного батальона, потерявший на войне обе ноги, не один раз вспоминал бои под Ржевом: «Многие годы раздумья не покидают меня. Знало ли высокое командование, что нас без подготовки к атаке и почти с голыми руками вот так, прямо с марша, бросили на расстрел немецких пулеметов? Какая была нужда так спешно штурмовать деревню? Не мне судить, но сомнения все равно одолевают меня. И скажу прямо, солдатским умом. Особенно не берегли солдатские души, а бросали их в пламя войны как пушечное мясо. В раздумьях, порою, вдруг начинает говорить совесть. Друзья мои погибли, а я, хоть и искалеченный, но живой. Все ли сделал, чтобы уберечь их?!

Я много думал над довоенными демагогическими фразами вождей: «У нас есть чем защищать». Мы, фронтовики, многие послевоенные годы кричали и вскакивали по ночам, когда нам снились рукопашные схватки, на которые мы шли порою почти с голыми руками. Как правило, такие бои навязывали мы, но, должен сказать, немцы дрались в них не с меньшим упорством и ожесточением».

П. Гасников, участник боев под Ржевом в составе 369-й стрелковой дивизии, тоже рассуждал после войны: «Вспоминая и осмысливая пройденные дороги, склоняю голову перед светлой памятью тысяч и тысяч солдат, павших в окружении и в боях за Ржев. Их могилы здесь всюду: и на восточных, и на западных, и на южных подходах к городу. К войне мы были подготовлены плохо. Мы вступили в нее со слабыми, неопытными кадрами. В большинстве своем полками командовали люди – выходцы с курсов младших лейтенантов и чуть-чуть подучившиеся в дальнейшем. Здесь, под Ржевом, надо было добывать недостающий опыт. Да и вооружены мы были плохо. Потребовалось больше года, чтобы пройти испытания войной. Эта школа в пожарищах и крови пала на ржевскую землю. Здесь для нас были самые первые и самые тяжкие за всю войну испытания нашей юности. Тылу потребовалось больше года, чтобы оснастить нас в достатке современным оружием, дать больше танков, артиллерии, самолетов, да и питание солдат организовать так, как это было во второй половине войны. Здесь, под Ржевом, мы воевали зачастую впроголодь и особенно в окружении…

Еще когда мы были на марше от Торжка к Ржеву, я оказался случайным свидетелем разговора. Наша разведрота шла в голове 1223-го полка. Внезапно появившийся командующий 29-й армии… в звании генерал-майора подозвал к себе командира полка и на ходу, как говорится, наскоком задал ему вопрос: «Знаешь ли ты, куда идешь, знаешь ли карту?» На что командир полка (а он всего-то был в звании капитана) ответил: «Карту знаю, в местности разбираюсь, я – преподаватель 2-го Свердловского пехотного училища». Представьте себе, генерал остался удовлетворенным. Не сомневаюсь, что карту капитан знал и в местности разбирался, а вот тактику немецкой армии предстояло осваивать и капитану, и генералу, и всем нам, призванным воевать ценой большой крови.