Василий Аксенов - «Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

«Эскузо, эскузо, ну сон коммунисто совьетико!» – оборонялись мы.

«Виво совьетико! – кричали они. – Дадим скидку!». Кто-то из нас нашелся: «Ну сон коммунисто совьетико импотенто!» Только тогда девицы с хохотом отстали.

Возникший спонтанно анекдот пользовался большим успехом, потому что он был основан на реалиях советской жизни. Тоталитарщина отрицала тот феномен, который мы иногда называем «мужским клубом». В огромном городе Москве мужчинам негде было собраться выпить пива, как только лишь вокруг страшных рубероидных палаток на пожелтевшем от отлива снегу. Бутылку водки можно было разлить только на задах заплеванных «гастрономов». Негде было сыграть на бильярде, заключить пари, поболтать о спорте, о политике, о женщинах. Что уж говорить о Playboy: случайно попавшая на просторы родины чудесной копия журнала казалась инопланетным вестником. Как-то раз меня пропустили вперед гигантской очереди на техобслуживание только лишь потому, что на заднем сиденье моих «Жигулей» лежал номер Playboy: мастерам не терпелось полистать этот орган международного «мужского клуба».

Начиная с детского сада, мальчикам внушалась идея, что следует остерегаться чего-то позорного, связанного с нижними этажами тела. В студенческие годы в госпитале Балтийского флота мне пришлось быть помощником полковника медицинской службы Пыльникова. Военный этот целитель запугивал больших детей, матросов, срывал со стены девичьи головки, делал вид, что заглядывает в какие-то несуществующие анализы: «Опять сперматозоиды в моче?! Онанируете, мерзавцы?!» Вооруженные силы, да и вообще все общество, рассматривались как огромный монашеский орден с настоятелем Сусловым Михаилом Андреевичем во главе.

Кстати, и сегодня еще существует эта ханжеская тенденция. Не далее как летом 1994 года я смотрел по телевизору, как напутствует выпускников военного училища новый политрук, православный батюшка. «Солдаты – это монахи» – таков был главный тезис его выступления. Между прочим, этот любопытный батюшка, коснувшись многих аспектов воспитания будущих воинов, не нашел места только для одного, казалось бы, важного для священника аспекта религии.

Трудно, конечно, не полагать секс проявлением первородного греха, но однако не атеистическому же государству заниматься этого греха искоренением. Вся биологическая жизнь, в конце концов, возникла в результате первородного греха, но раз уж мы живем, как мы можем не считать эротические радости Божьим даром? Советская же действительность с ее унылым ригоризмом и серостью превращала романтику в мышиную возню, вызывала депрессию и преждевременное увядание либидо.

Конечно, советское пуританство возникло не на пустом месте. Корнями оно уходит к вечной российской мрачноватой, сковывающей личность традиции. Дионисийские игрища и римские сатурналии с трудом проникали в наш суровый край. Карнавалы раннего Ренессанса с их духовной и телесной раскованностью отражались в нашей культуре лишь иносказательно. Порой это, впрочем, было чрезвычайно красиво, поскольку в народе российском всегда были люди с артистическим чувством, и древние россы не являлись исключением.

Привлекательным воплощением этого чувства в поэзии XII века является образ красавицы-княгини Ярославны, что «кычет» по своему ушедшему красавцу-мужу, прилепившись к сторожевой башне, этому извечному фаллическому символу.

Замечательной аллегорической фигурой древней мифологии стал российский Гаргантюа, гигант Илья Муромец. Известно, что он в течение тридцати лет все лежал, а потом вдруг встал, да так, что все вокруг зашаталось, словно получил вдруг хороший заряд бодрости в виде свежего номера Playboy.

Очень любопытной и, может быть, еще не до конца понятой маской предстает в веках печально известный Соловей-разбойник с его испепеляющим свистом.

И уж совсем неожиданно возникает в исторической мифологии образ среднерусской княгини Улиты, этой нашей Мессалины Титании, что рыскала со своим псом по имени Выжлец в поисках бесчисленных любовников.

В XVII веке волна Ренессанса докатилась и до нашей мерзлой земли. На этой волне Москва заполнилась множеством в основном анонимных сатирико-эротических повестей. Трудно найти более «плейбойскую» историю, чем «Похождения Фрола Скобеева», худородного дворянина, который, переодевшись и притворившись «красной девицей», пролез в опочивальню к дочери московского боярина-стольника Нардина-Нащокина.

В многочисленных парафразах на этот сюжет мы можем найти забавные иносказательные, сугубо «плейбойские» частушки, куплеты и песенки.

Или:

Или:

А чего стоит игра в тереме у Аннушки Нащокиной, когда Фрол-«Лукерьюшка» изображает страшного усатого «турку»: двойная, если не тройная, маска в стиле «комедия дель арте».

С внедрением в России западной, особенно французской, культуры нравы страны стали смягчаться еще больше. Большую роль в создании игровой стихии балов, летних маскарадов и, что особенно важно, в возникновении русской романтической поэзии сыграли французские вина, в частности шампанское, коего в первой четверти XIX века потреблял больше, чем Париж. Осмелюсь тут предложить свои собственные вирши из еще ненапечатанного сочинения «Тост за шампанское».

Поколению, отравленному «Солнцедаром», полезно было бы в своем воображении возродить образы «прошампаненных» первых русских «плейбоев» байронического наклонения, забубенных гусар и романтических поэтов, воспевших «русскую красавицу».