Лев Федотов - Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А

Мы не допоздна пробыли у своей старой тетки. Моня скоро должен был опять куда-то уйти, и мы с Раей решили, что пора уже удаляться домой.

Азарий проводил нас до троллейбуса. Погода изменилась, и ветер нас изрядно потрепал на остановке; но вскоре подкатил электрический тарантас, и мы покатили. Всю дорогу, я, конечно, тревожил ноты, уткнувшись в книгу.

Около ул. Герцена мы вышли.

Когда мы подходили к дому, пересекая площадь, Рая неожиданно спросила меня:

– Ну, а чем же ты сейчас больше всего интересуешься? Определенно выбрал уже что-нибудь?

Я ей сказал, что некогда, как она уже знает издавна, я почитал, да и сейчас не забываю иногда, – историю, астрономию, биологию, геологию и географию, но постепенно одни из них стали проявляться яснее в моих интересах, чем другие, и теперь у меня определились две: геология в лице минералогии и палеонтологии и биология в лице зоологии.

– Теперь остается ждать, – сказал я, – какая из них победит другую. А для жизни человека обе они чрезвычайно нужны: геология питает промышленность и многие отрасли хозяйства своим изучением и использованием минеральных богатств, а зоология помогает человеку развивать свое хозяйство, улучшать продукты питания и даже разгадывает новые загадки в природе, ответ которых помогает жить, давая новую энергию нам.

Я увлекся, как младенец новой игрушкой, и, наконец, получил от Раи ответ, в котором она вполне поддержала меня.

Весь вечер дома я не выпускал из рук «Аиды», и только ужин заставил меня оставить ее в покое.

5-го января. С самого утра я снова взялся за «Аиду».

– Вот ты сейчас ее просматриваешь, – сказал мне Моня, – а что ты, собственно, видишь?

– Очень многое. Во-первых, проверяю себя в моих знаниях «Аиды», во-вторых, я читаю слова, в-третьих, вижу, как именно записаны те или иные места оперы нотами, и, вообще, смотрю, какой вид она имеет, записанная нотными знаками.

Моня, казалось, был вполне удовлетворен.

Как только мы кончили завтракать, к Моне опять пришли музыканты – вчерашний скрипач и незнакомый мне пианист, который, по словам Раи, очень хорошо владел игрой на фортепьяно.

Они расположились у пианино и снова начали репетировать трио Чайковского. Рая в это время принялась за большую уборку, а мне долго скучать не пришлось, ибо вскоре явился Женик, и мы отправились в Зоологический музей. Женька даже захватил с собою небольшой альбомчик с отрывными листами, чтобы запечатлеть в нем кое-как существ из музейных редкостей.

Ночью выпал глубокий снег, покрывший собою все улицы и крыши. Мороз пропал, и поэтому находиться на улице можно было хоть до самого вечера.

Мы прошли мимо громады Исаакия и вышли в сад Трудящихся, идущий к пл. Урицкого. Посреди сада в сугробах высился на глыбе чей-то бюст. По верблюду, лежащему у основания памятника, я определил, что это был Пржевальский [73], ибо я его когда-то смотрел на открытке.

Мы двинулись по газону и подошли к пьедесталу, разглядывая памятник вблизи. Чугунный, а то, может быть, и бронзовый, верблюд, держа на себе походные ранцы, невозмутимо лежал на камне покрытый снегом.

– Два разных ученых, – сказал я. – Один – друг народов, а другой – палач!

– Кто это такие? – спросил Женька.

– Миклухо-Маклай [74]и Пржевальский, – ответил я. – Первый – борец за свободу цветных народов, а этот – деспот, презиравший жителей Центральной Азии, срывающий китайские деревни и уничтожающий монгольских стариков и детей. Палач!!! Изверг!!! Хорош ученый-путешественник! Нечего сказать! Варвар!

– Это-то так, – подтвердил Женька.

Немного дальше мы встретили пустующий фонтан в окружении многочисленных изваяний, изображающих Глинку, Лермонтова, Некрасова и др. гениев России. Выйдя к Зимнему, мы грянули мимо Адмиралтейства к Дворцовому мосту, за которым уже темнела Академия наук.

– Вот отсюда хорошо Петропавловская видна, – сказал я. Мы остановились. Перед нами за деревьями стоял розовый Зимний дворец, обращенный к нам профилем, слева белела Нева, а за нею, далеко вдали, – виднелась лиловато-серая Петропавловская крепость со своим пузатым куполом и тонкой колокольней со шпилем.

– Вот вместе с левым углом Зимнего вид на крепость действительно неплох, – сказал Евгений.

Мы пересекли Неву, пройдя по широкому, с деревянными тротуарами, мосту и бесцеремонно пройдя по изгибающимся влево трамвайным рельсам, очутились у входа в Зоологический музей. За углом Академии стояла громадная ростральная колонна с сидящими Нептунами у основания, на которую я обратил Женькино внимание.

На лестнице, ведущей в зал музея, стоял простой стол, играющий роль кассы.

– Учащиеся? – вопросила сидящая мадам.

– Не иначе, – ответил Женик.

– Десять копеек билет, – отчеканила она.

– Что-о? – удивился Женька.

– Десять копеек билет, – повторила та.

– Боюсь, что у нас столько денег не хватит, – обратился ко мне Евгений. – Как ты думаешь?

– Да… очень дорого! – серьезно ответил я, скрывая улыбку.

Получив билеты, мы поднялись в зал.

Музей занимал всего лишь один зал, но он был столь велик, что был разделен на два этажа, причем второй этаж находился на балконе.

Мы исколесили все отделения, созерцали гигантский скелет кита, занимавший место в два этажа, созерцали рыб, млекопитающих, птиц и даже дьявольски роскошных бабочек, расположенных в верхнем этаже.

Женька запечатлел на бумаге лошадок, козочек и кое-каких хищных тварей с хитрыми рожами. Все это были чучела, но многие из них были сделаны как бы на лоне природы и выглядели весьма художественно. Женька срисовал даже труп мамонта, хранившийся под стеклянным кубом. Это весьма популярный и известный труп молодого мамонта, прекрасно сохранившийся во льдах и перевезенный в Академию в полной сохранности.

К нам по дороге привязался один бойкий мальчонка, который исходил с нами добрую часть музея, ежеминутно уверяя нас, что все звери и рыбы, что спрятаны здесь под стеклом, он сам видел или ловил в водах и лесах возле их деревни. Дело дошло до того, что он, оказывается, «видел» у себя в деревне даже прекрасную Уранию – бабочку, водившуюся на Мадагаскаре. Но не одна она, по его словам, обитала в районе его деревушки: всех поголовно существ – и полярных, и тропических – он ловил с ребятами и в лесах и реках вокруг своей деревни под Ленинградом. Удивительный мальчуган! Мы все время дивились его зоологическим способностям в области «отливания пуль».

Пробыли мы в музее до самого закрытия. Женька еще хотел смалевать верблюда, но нас к нему второй раз уже не допустили и вместе с остальными посетителями, как стадо баранов, погнали к выходу.

– Мошенники! – проскрежетал я. – Этакой наглости я еще нигде не видел! – Но за нами вежливо закрыли дверь.