Александр Нилин - Станция Переделкино: поверх заборов

В начале девяностых Мишарин стал главным редактором бывшего журнала “Советский Союз” и пригласил меня и Андрея занять ключевые должности в преобразуемое издание.

Года через полтора журнал финансово выдохся — и никаких возможностей не имел. Но поначалу под эгидой комбината “Правда” такие видные сотрудники, как мы с Андреем, многое могли себе позволить.

Андрей легко убедил главного редактора, что ему необходимо быть срочно командированным в Париж для встреч с Владимиром Максимовым, Синявским, Гладилиным — и вообще со всеми, кто там был в эмиграции.

Лететь в Париж ему предстояло вместе с ответственным секретарем журнала Виктором Благодетелевым по прозвищу Шарик за умение угодить любому начальству. Благодетелев был ответственным секретарем при прежнем редакторе Николае Матвеевиче Грибачеве и очень рассчитывал удержаться при новом. Он знал, что Кучаев — друг нового редактора, и воспринимал совместную поездку как знак особого к себе доверия. Андрей для него был тоже вроде бы начальником, хотя высокой должности, как я, первый заместитель главного редактора, не занимал.

Ко времени их вылета в Париж опыт зарубежных командировок у меня уже был. И я предупредил Андрея, что полет первым классом для него лично чреват особой опасностью.

Пассажир первого класса может бесплатно пить на борту столько, сколько душе его будет угодно. И я рекомендовал Андрею безропотно разрешить спутнику довезти его в такси до гостиницы — и сразу же уложить спать.

Благодетелева я попросил держать командировочные деньги на обоих у себя — и Андрею не выдавать ни су, как бы тот ни требовал своей части денег на руки.

На следующий день главному редактору позвонил убитый горем Благодетелев: ближайшим рейсом они возвращаются.

Мы с Мишариным тайно совещались в бывшем кабинете Грибачева — огромном помещении с “вертушкой” (аппаратом, напоминаю, правительственной связи).

Мы хорошо знали Андрея — и не сомневались, что прилетит он не только без командировочных денег, но и без каких-либо оправдательных документов, сокращающих понесенные редакцией убытки.

И как отчитываться перед издательством “Правда” в непонятно на что истраченных пятнадцати тысячах франков?

Позже выяснилось, что по прибытии в гостиницу в дымину пьяный Андрей потребовал у Благодетелева свои командировочные, Шарик все ему отдал — и друг редактора исчез в парижской ночи.

Утром он утверждал, что его обокрали. Требовал полицейского разбирательства. Но представитель “Международной книги” Тарасов, которому Кучаев успел в день прилета нахамить, потребовал немедленного возвращения Андрея и Благодетелева на родину.

Еще неделю Андрей не появлялся на службе — прятался от редактора, встречался со мною тайно в метро, брал деньги на продолжение загула — и сдался, когда уже не оставалось сил.

Редактор, однако, питал к нему давнюю (в полжизни) слабость — и необъяснимым образом пятнадцать тысяч франков удалось списать, пользуясь всеобщей суматохой тогдашнего времени.

Тогда Кучаев находился в шестом браке, на момент утраты подотчетных сумм еще не зарегистрированном.

Поэтому читателю любопытно будет услышать, что в первом и во втором браках Андрей от алкоголя удерживался. Правда, оба эти брака (замечу, что и первый и второй брак для друзей-приятелей были неожиданными) несколько лет все же разделяли — и упущенное за срок, проведенный в первом браке, Кучаев наверстать успел.

Какое отношение имел Миша Ардов ко второй Ирине — первой жене Андрея?

Ирина, ставшая первой женой Андрея, была первой женой и для старшего, единоутробного брата Миши и Бори — Алеши, всей стране известного как киноартист Алексей Баталов.

От Алексея Баталова Ирина (фамилия Ирины — Ротова, она была дочерью знаменитого карикатуриста Константина Ротова) ушла к сыну знаменитого графика, но прожила с ним совсем недолго, осталась одна (точнее, с дочерью, мамой и отчимом — мама Ирины, пока репрессированный Ротов отсутствовал, вышла замуж за киноведа Коварского).

Баталов женился на красавице из цирка, наезднице Гитане Леонтенко.

Получается, что Ирине Ротовой Миша Ардов приходился всего-навсего младшим братом бывшего мужа.

Но Ардовы любили внучку Надю (дочь Иры и Алеши) и к самой Ире привыкли — она и с появлением Гитаны оставалась для них в ранге невестки. Для Ардовых родственники не могли быть бывшими.

Ирина бывала на Ордынке достаточно часто, с Кучаевым там и познакомилась, как с другом Миши.

Началось с того, что в Андрея влюбилась Надя Баталова — ей было лет шесть. А затем уж и ее мама.

Андрей был, по моим подсчетам, младше первой своей жены на десять лет. И можно предположить, что в чувстве к нему Ирины проступало и нечто материнское.

Андрей органично вошел в свою новую семью. Пить бросил. На службу — он поступил в Аэропроект — ходить было через дорогу (Ленинградское шоссе). Ирина приветствовала его занятия литературой — восхищалась первыми его работами, предназначенными для печати. Для себя Андрей сочинял давно, но теперь стал примеряться к публикации — существенный момент в жизни пишущего.

В журнальном интервью, взятом по случаю восьмидесятипятилетия до сих пор всеми любимого артиста, Алексей Баталов противопоставляет свою вторую тещу — тоже Гитану и тоже цирковую артистку (я знаком был с этой замечательной женщиной) — первой, утверждая, что с Ириной он разошелся исключительно из-за плохого отношения к себе тещи.

Ирина мама, Катерина Борисовна, не любила и второго своего зятя, сына графика. Полюбила она третьего — Андрея — и очень старалась устроить его судьбу. Катерина Борисовна сама сочиняла пьесы (и некоторые из пьес шли на сцене), и в писательском мире у нее были связи.

Ей удалось устроить Кучаева на семинар молодых сочинителей, куда приглашались только члены писательского союза, но для нашего друга сделали исключение.

Перед отъездом Андрея под Москву на семинар их семье с помощью все той же Катерины Борисовны удалось из однокомнатной квартиры переехать в двухкомнатную.

Кучаеву купили письменный стол. Но поработать за этим столом молодому писателю не пришлось.

На семинаре он познакомился с драматургами-соавторами Мишариным и Вейцлером. Мишарин сразу прикипел к Андрею.

Андрей Вейцлер относился к Андрею Кучаеву куда сдержаннее. Но Мишарин плюнул на мнение соавтора и вел себя с Кучаевым как обольститель. И Мишарин, и Вейцлер сильно выпивали — и было на что. Они еще студентами сочинили пьесу для Малого театра, “Песня о ветре”, — а когда на какое-то время дела с театрами не заладились, поступили работать на радио.

Не знаю, сдружился бы с ними Андрей, будь эти ребята трезвенниками. Но трезвенниками они не были — и проснулся в нем прежний Кучаев.