Борис Гулько - КГБ играет в шахматы

Семен Израилевич был частью культуры легендарной — еврейская Одесса начала века; друзья Осип Мандельштам, Исаак Бабель, Василий Гроссман, о которых он писал воспоминания; восточные культуры — Липкин перевел на русский язык основные восточные эпосы.

Короткая байка, слышанная мной от Семена Израилевича: молодой Липкин и Михаил Булгаков долго молча ждут у площади Ногина трамвай. Сейчас эта площадь называется как-то по-другому, а место, где Липкин и Булгаков ждали трамвай, помечено двойной скульптурой мужчин, но не героев байки, а почему-то Кирилла и Мефодия.

Чтобы завести разговор, Липкин замечает:

— Что-то трамваи не ходят.

— Я не удивляюсь, что трамваи не ходят. Я удивляюсь, что трамваи ходят, — отзывается Булгаков.

Запомнилась мне идея, слышанная от Липкина, которая не выдержала испытания сегодняшним днем. Однажды я спросил Семена Израилевеча, знатока и переводчика поэзии мусульманского Востока, в чем причина того, что народы, которые тысячу лет назад были носителями самой развитой в мире культуры, сегодня плетутся в арьергарде. «Старые народы теряют динамичность, — объяснил он мне. — Эти народы выдохлись». Сейчас никто бы не сказал, что мусульманские народы выдохлись.

Между тем минуло больше года с того времени, как мы подали в ОВИР прошение о выезде, а ответа не было. Отсутствие ответа — тоже ответ. Мы решили провести нашу первую акцию протеста — недельную голодовку. Приурочили ее к Всемирной шахматной Олимпиаде на Мальте — ноябрь 1980 года. Перед голодовкой я разослал письма в шахматные федерации важнейших стран с призывом о поддержке. Писать письмо за границу в ту пору было то же самое, как писать письмо в КГБ. Дело не в том, что прочтут. Так как мы написали о нашей голодовке в Спорткомитет СССР, КГБ о ней и так знал. Проблема в том, что не дойдет. Помогли связи Владимова — письма ушли дипломатической почтой.

Голодовка дала два результата, и оба не те, на которые мы рассчитывали. Один — нам разрешили участвовать в официальных соревнованиях внутри СССР, и второй — у меня случились спровоцированные голодовкой почечные колики. После ужасной ночи с двумя вызовами машин неотложной «скорой помощи» я отправился наутро в районную поликлинику. Молодая врачиха, выслушав меня, почему-то с плохо скрываемым презреньем сообщила, что у меня аппендицит. Я заметил ей, что мой аппендикс вырезан десять лет назад, и лечиться у нее передумал.

Это были годы, когда на глазах стала рассыпаться советская система здравоохранения. В эти же годы стала разваливаться и советская школьная система, с дореволюционных лет хранившая до той поры известные традиции. Советский Союз быстро двигался к своему концу.

Что касается участия в советских турнирах, то после некоторых сомнений мы решили вернуться в них. Мы подумали, что властям будет неприятно смотреть на наши победы и нас отпустят.

Первой в чемпионате Москвы среди женщин в конце зимы 1981 года сыграла Аня и легко его выиграла.

Мужской чемпионат Москвы состоялся в мае 1981 года и был, без иронии, большим организационным успехом председателя московской федерации Константинова. Участвовало 13 гроссмейстеров, так как чемпионат сделали открытым. Пригласили Рафика Ваганяна из Армении, нового чемпиона СССР Льва Псахиса из Красноярска и других. Меня допускать не хотели, я написал жалобу начальнику отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС Тя-жельникову, и меня в турнир включили. За годы отказа я написал неимоверное количество жалоб и добился в деле написания их совершенства. Увы, после отъезда такое мое мастерство стало невостребованным.

Оказалось, что, пытаясь не допустить меня, московские начальники были по-своему правы, — турнир я им испортил. Сначала, «после известной голодовки», как выразился в своей речи на закрытии первенства Константинов, я играл с большим подъемом и убедительно выиграл турнир. «Советскому спорту» в обзорах туров приходилось после описания семи партий из восьми игранных — моя пропускалась — приводить положение участников. И здесь моя фамилия неизменно оказывалась первой.

Но главная неприятность ждала их на торжественном закрытии чемпионата. В самом большом зале Центрального Шахматного клуба СССР за длинным столом разместилось московское начальство. Зал заполнила публика. Начальство стало обмениваться похвалами друг другу о действительно хорошей организации первенства. В конце мероприятия, когда, расхвалив друг друга, начальство расслабилось, к столу вышел я, и заявил, что хочу сказать несколько слов.

Период тот — весна 1981 года — в мире шахмат был особый. Приближался второй матч на первенство мира между Карповым и Корчным в итальянском городке Мерано. Борьба та — между героем советской системы и «отщепенцем» и беглецом — была верхом бесстыдства и аморальности в истории шахмат, да и спорта вообще. Только футбольный матч киевского «Динамо» с немцами в оккупированном Киеве в 1941-м или 1942-м году мог бы сравниться по гнусности с той шахматной борьбой. По легенде, футболистов «Динамо», выигравших игру, расстреляли.

Перед первым матчем на первенство мира между Карповым и Корчным на Филиппинах осенью 1978 года советские власти летом в Москве арестовали сына Виктора Корчного Игоря. Вина Игоря перед властями заключалась в том, что он хотел уехать к отцу. Игорю предлагали вместо этого идти служить в армию. На самом деле Игорь Корчной стал пешкой в партии «КГБ против Виктора Корчного». После отказа Игоря идти в армию приговор был три года тюрьмы.

Мне представляется, что проводить в таких условиях матч на первенство мира было совершенно немыслимо. С древних времен, после того как сыновей перестали приносить в жертву языческим богам, ничего омерзительнее матча, когда сын одного участника находится фактически в руках другого, не придумать.

И вот в Италии должен был начаться второй такой матч. Президент ФИДЕ, исландский гроссмейстер и юрист Фридрик Олафсон, последний президент шахматной федерации — представитель Западного мира, предпринял шаги к тому, чтобы добиться освобождения Игоря Корчного. Он отложил на месяц начало матча, чтобы дать советским властям время освободить Игоря. Советы в ответ организовали в самой популярной в СССР газете «Советский спорт» кампанию писем протеста против этого решения Олафсона. Гроссмейстеры «писали», как нехорошо нарушать регламент матча.

Я запомнил такой «перл»: «Корреспондентам не удалось связаться с западногерманским гроссмейстером Робертом Хюбнером, но герр Мюллер, знакомый Хюбнера, сказал корреспондентам, что знает, что Хюбнер осуждает Олафсона».

Итак, я вышел к столу. Я поблагодарил организаторов чемпионата, а потом огласил наше с Аней «Открытое письмо» в Федерацию шахмат СССР. Мы призвали федерацию добиться освобождения Игоря Корчного. Ситуацию, когда играется матч, а сын Виктора Корчного томится в советской тюрьме, мы назвали унизительной для Карпова — не может быть и речи о равном положении участников. Завершали мы письмо эффектной фразой: «Тень тюремной решетки не должна падать на шахматную доску».