Юрий Нагибин - Всполошный звон. Книга о Москве

Ф. Шехтель. Здание на Мясницкой улице, принадлежавшее Строгановскому училищу технического рисования. 1820-е гг. Фрагмент. Фото 1994 г.

Училище ведет историю от частной Школы рисования в отношении к искусствам и ремеслам, основанной в 1825 г. археологом и ценителем искусства графом С. Строгановым.

О домах, следующих за Почтамтом в направлении нашего движения, сообщает любопытные подробности Юрий Федосюк в своей насыщенной книге «Москва в кольце Садовых». Под № 24 значатся два больших корпуса, принадлежащих до революции Строгановскому училищу технического рисования. «Оба здания украшены цветными керамическими вставками, изготовленными студентами-строгановцами». В том, что ближе к Почтамту, в технической конторе инженера Тимаховича служил начинающий писатель Александр Куприн.

И. Барютин. Дом купца Мишина на Мясницкой улице. 1903 г. Фрагмент фасада. Фото 1994 г.

Промышленный подъем и быстрый рост населения вызвали в Москве нач. XX в. строительную горячку. В центральной части города стали возводиться дома для богатых купцов и фабрикантов, доходные жилые дома, торговые заведения, банки.

Дальше ничего особенно примечательного по этой стороне Мясницкой улицы нет. В доме под № 20 находилась строительная контора американца Бари, у которого работал выдающийся конструктор Шухов. Об огромном изобретательском таланте Владимира Григорьевича узнали лишь после революции, прежде он работал безымянно, его изобретения считались собственностью работодателя.

Дом. Д. Веневитинова в Кривоколенном переулке. Фрагмент. Фото 1994 г.

Здесь А. Пушкин 12 октября 1826 г. по возвращении из ссылки читал трагедию «Борис Годунов». Именно из Москвы поэт отправил декабристам свое знаменитое стихотворное послание «Во глубине сибирских руд…».

Обращает на себя внимание дом, построенный архитектором И. Барютиным для богатого купца Мишина со всевозможными модернистскими ухищрениями. С легкой руки миллионеров Морозовых московское купечество воспылало любовью к самому отчаянному модерну, но никому не удалось превзойти по безвкусию морозовский дом-ракушку на Воздвиженке.

Наиболее интересен дом № 8, красиво облицованный песчаником, его построил знаменитый Федор Шехтель для фабриканта Кузнецова, владельца Дулевского фарфорового завода. Юрий Федосюк справедливо замечает, что «это своего рода крепость, призванная свидетельствовать о прочности и несокрушимости фирмы».

Немало интересного можно найти в переулках, выходящих на Мясницкую. С угла Кривоколенного хорошо виден двухэтажный особняк с колоннами. Он принадлежал некогда семье Веневитиновых, находившейся в дальнем родстве с Пушкиным. На доме две гранитные мемориальные доски с бронзовыми барельефами. Одна из них сообщает, что в этом доме жил выдающийся русский поэт Дмитрий Владимирович Веневитинов, другая — что в этом доме Пушкин читал трагедию «Борис Годунов». Это было осенью 1826 года, когда Пушкина доставили в Москву из Михайловской ссылки прямо во дворец к Николаю I. Царь милостиво принял поэта и сказал, что отныне сам будет его цензором. В Москву Пушкин привез много «всякой всячины», в том числе недавно законченную трагедию «Борис Годунов», и согласился прочесть ее в доме своих родичей Веневитиновых.

П. Соколов. Портрет Дмитрия Веневитинова, бумага, акварель. 1827 г.

И. Киреевский писал о Д. В. Веневитинове (1805–1827): «Он создан был действовать сильно на просвещение своего Отечества, быть украшением его поэзии, может быть, создателем его философии».

Заходится сердце, когда стараешься представить себе воочию, в бытовой простоте, как это происходило. Вот ехал Пушкин — в карете, если кто одолжил, а скорей всего, на извозчике, неспешном московском ваньке, — и на коленях у него, в портфеле, лежала свежая рукопись «Бориса», почти никому еще не известная. В том числе его новому венчанному цензору. А Пушкин, единственный раз в жизни переживший удивленный восторг перед содеянным им (прыгал по комнате и кричал: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»), уже успокоился и вовсе не думал о предстоящем чтении, о том, как примут его трагедию. Он смотрел по сторонам, радовался новой встрече с Мясницкой после стольких лет разлуки, улыбался своим мыслям: все-таки он был свободен — наконец-то свободен! — осталось позади изгнание, и хотелось верить, что жизнь наладится, будет счастье, а с деревьев облетали последние желтые листья, и Пушкин радовался им: это его любимая пора, когда мысль и чувство без всякого усилия находят выражение в единственных словах.

В. Тропинин. Портрет Александра Пушкина. Холст, масло. 1827 г.

В метрической книге церкви Богоявления в Елохове записано: «Во дворе коллежского регистратора Ивана Васильевича Скворцова у жильца его маэора Сергия Львовича Пушкина родился сын Александр». В Москве прошли детские годы поэта, называвшего ее «святой родиной».

И пешком спешил из соседнего Большого Златоустинского худенький молодой Михаил Погодин, которому и в голову не приходило, что он будет маститым, знаменитым старцем с разляпым носом и столь жадным до денег, что удостоится от насмешника Щербины прозвища «московский бессребреник». Сейчас он молод, наивен, одухотворен и чужд всякой корысти. И, кажется, еще не переехал в Златоустинский…

А дома, волнуясь, ждут поэта юные братья Веневитиновы, и тот, кому дарована будет вечность, не знает, что жить ему осталось чуть больше года: он уйдет двадцатидвухлетним, съеденным чахоткой, этот гениально одаренный юноша. Волнуются и молодые поэты Степан Шевырев с Алексеем Хомяковым — через десять лет их откроет Пушкин в своем «Современнике» и скажет, что они «положительно талантливы». Он не упоминает третьего молодого в подборке — Федора Тютчева, тем как бы отказав ему в даровании. В первый и в последний раз поэтическое чутье откажет Пушкину.

Но вот Александр Сергеевич подъехал к дому, и, ничуть не озабоченный тем, какого седока вез, ванька жалостно попросил накинуть пятачок — овес-то ноне почем!.. И, погрозив ему пальцем с длиннющим ногтем, Пушкин добавил монетку из тощего кошелька.