Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны

В доме на Малой Молчановке, где жил писатель А. Н. Толстой, по признанию его супруги, также был устроен питательный пункт: «Оба мы с Толстым несли дежурство на парадном подъезде, обязательное для всех жильцов дома. Здесь и днем и ночью два кипящих самовара сменяли друг друга беспрерывно и кружки с горячим чаем ожидали забегавших с улицы людей с винтовками в руках. Были между ними и юнкера, и совсем еще юные гимназисты, и люди в штатском, напоминавшие по виду иногда рабочих, иногда переодетых интеллигентов.

Продрогшие, возбужденные, они наспех глотали горячий чай, хватали кусок хлеба и снова бежали на свои посты. Помню, по нечаянности на парадном нашем напоили горячим чаем и “неприятеля”, белокурого парня в кожаной тужурке: выбежав после этого на улицу, он тут же из-за угла подстрелил двух юнкеров».

Относительную передышку участники боев, а с ними и все население Москвы получили, когда в ночь на 30 октября было заключено перемирие сроком на сутки. Перед этим в штаб Верховного главнокомандующего помощник полковника Рябцева поручик Ровный сообщил следующее:

«До сих пор ниоткуда мы не получили никакой поддержки. Силы наши, состоящие только из юнкеров, казаков, количество коих вам известно, а также добровольческих дружин, постепенно тают и страшно переутомлены, и с другой же стороны силы противника – увеличиваются, и он становится с каждым часом наглее. Окраины для нас совершенно недоступны. Приходится защищать центр и от поры до времени делать нападение на окраины. Ввиду сильной стрельбы на улицах население совершенно не показывается, почему оказывается отрезанным от питательных своих пунктов. Сегодня большевики заняли уже все вокзалы, а в центре градоначальство, а также почту и телеграф, которые пришлось оставить за переутомленностью отряда, отбившего успешно неоднократные атаки. Отряд пришлось перевести на телефонную станцию.

Столб на Страстной площади, пробитый снарядом во время октябрьских боев

Алексеевское училище, где осталась рота юнкеров, мужественно защищается, хотя тяжелая артиллерия большевиков разрушила верхнюю часть здания и вызвала пожары. (Во) многи(х) дома(х) на крышах установлены пулеметы. Большевистские, а также отдельные стрелки расстреливаю(т)… проходящих юнкеров и офицеров. Шрапнелью из Кремля стараемся очистить крыши от повстанцев, результаты более-менее успешные. Необходима крайняя помощь, так как положение, не имея перспектив поддержки, не из блестящих… В конце информации я прошу вас сообщить начштабу, что Москва нуждается в крайней и спешной поддержке, иначе, если таковой не будет, результаты сражений для нас очень неопределенны, чтобы не сказать больше».

Несмотря на объявленное перемирие, в отдельных частях города бои продолжались. Юнкера сделали вылазку к Брянскому вокзалу, чтобы провести в свое расположение около двух сотен «ударников». Затем из дома Гагарина, стоявшего в конце Тверского бульвара (сейчас на этом месте памятник К. А. Тимирязеву), был выбит отряд красногвардейцев.

В свою очередь, Красная гвардия ни на минуту не прекратила обстрел из 6-дюймовых пушек кадетских корпусов и Алексеевского военного училища. А после того как Комитет общественной безопасности отверг ультиматум, выдвинутый ВРК, в штабе восстания было принято решение активизировать наступательные действия и применить для обстрела позиций юнкеров тяжелую артиллерию. Наверно, следует пояснить современному читателю, что снаряды 6-дюймовых осадных орудий, весившие 41–43 кг, обладали несравненно большей разрушительной силой, чем легкие снаряды полевых 3-дюймовых пушек.

«После долгих колебаний… после долгих сомнений Военно-революционный комитет вынужден был отдать приказ о бомбардировке Кремля, – утверждал впоследствии член ВРК Г. А. Усиевич, – ибо другого средства для окончания этой борьбы не было, ибо та борьба, которая велась на улицах, которая велась в закоулках, та партизанская война, которую вели наши враги против нас, грозила затянуться на неделю. Этого мы допустить не могли, потому что ясно было, что всякое затягивание войны вносило деморализацию в наши ряды и привело бы к тому, что мы получили бы полное поражение. Поэтому Военно-революционный комитет должен был прибегнуть к крайнему средству и бомбардировкой заставить врагов наших, юнкеров и офицеров и думу, сдаться на капитуляцию».

Стоит отметить, что среди руководителей восстания не было единства по вопросу стрельбы в городе из тяжелых орудий. Например, член Пресненского ВРК Н. Т. Меркулов писал в мемуарах: «Я помню, как в штаб Пресни пришли солдаты тяжелой мортирной артиллерии, что стояла на Шелепихе, и просили разрешения пустить два-три снаряда в Александровское военное училище. Мы запретили, потому что рядом находился Кремль и снаряды могли повредить его». В противоположность такой позиции видные большевики Р. С. Землячка и П. К. Штернберг с самого начала настаивали на применении тяжелых пушек.

Выполняя приказ, поступивший от ВРК 30 октября, большевики Мастерских тяжелой осадной артиллерии («Мастяжарт») сформировали несколько батарей. Одна из них вела огонь с Воробьевых гор. Орудия другой были установлены около Большого театра для обстрела гостиницы «Метрополь». Еще две шестидюймовки заняли позицию на Швивой горке, в ограде церкви Никиты Мученика. Напротив Никольской башни была установлена гаубица, так как снаряды легких пушек не могли пробить брешь в воротах.

Кроме того, красногвардейцы Замоскворечья перевезли на набережную у Крымского моста два французских осадных 155-миллиметровых орудия. Правда, с использованием этих пушек возникли определенные трудности – прислуга не успела пройти обучение, поэтому не умела с ними обращаться. Кроме того, французские инструкторы сбежали, прихватив прицелы и специальные таблицы, без которых невозможна точная стрельба. Наводить орудия «на глазок», по свидетельству В. П. Файдыша, взялись профессор астрономии П. К. Штернберг, гражданский инженер Гопиус и «бородатый бригадир-наводчик из Бутиковских казарм».

«Стоит отметить самый процесс наводки, – рассказывал мемуарист. – Прежде всего мы с наводчиком отправились на колокольню Зачатьевского монастыря. Там я ему указал крышу штаба МВО, вместе с ним проследили глазом всю линию крыш до Москва-реки. Я помог ему запомнить наиболее характерные крыши и трубы различных зданий. Кстати сказать, прицельной трубки на орудии не было. Да и пользоваться приборами, если бы они и были, наш артиллерист не умел.

Ожидать результата я остался на Остоженке. Через некоторое время раздался гул от разрыва снаряда. И мы с Петром Арутюянцем увидели лакеев и горничных, выбежавших из особняка, у которого мы как раз остановились. Они кричали: “Генерала Брусилова ранило!” Стало ясно, что прицел был взят левее штаба МВО, разорвался снаряд в Мансуровском переулке». Впервые за всю военную карьеру легендарный русский генерал оказался ранен. Осколок снаряда, попавшего в его квартиру, раздробил Брусилову ногу.