Федор Раззаков - Гибель советского ТВ

Отметим, что еще совсем недавно все те люди, которые ушли с кравченковского ТВ (включая и Познера), были хорошего мнения о Горбачеве и не считали зазорным работать на него. Однако к концу 90-го Горбачев уже полностью растратил былое доверие как у большинства населения, так и у подавляющей части элиты и заметно уступал по популярности другому политическому деятелю – Борису Ельцину. Так что познеровский уход, судя по всему, объяснялся и этим: понимая, что дни Горбачева-политика фактически сочтены, он не хотел, чтобы его имя отныне ассоциировалось с его политикой. Так что все эти слова телеведущего о «свободе высказывать свои взгляды» от лукавого: люди типа Познера (то есть очень осторожные и хитрые) всегда двигаются в русле той свободы, которая выгодна прежде всего им.

Многие коллеги Познера, ушедшие с кравченковского ТВ, предпочли перейти на российский канал (РГК, позднее – РТР). Однако он их примеру не последовал. Почему? Вот его собственные слова на этот счет:

«Ответ прост: из-за неибежности превращения РГК в нечто подобное тому, от чего я должен был уйти сейчас.

Все мы наблюдаем долгую и трудную борьбу российского парламента за телевизионный и радийный эфир. Думаю, большинство из нас сочувствует этой борьбе, и чем тяжелее она протекает, тем больше мы ей сочувствуем. Но, страстно желая победы, мы забываем, как мне представляется, о чрезвычайно важном соображении: борьба эта закончится не только «прорывом» Российского ТВ в эфир, но и появлением еще одного государственного телевидения. Оно – в силу этого обстоятельства – не может не превратиться в слепок того ТВ, из которого сбежали или вынуждены были уйти столько толковых журналистов и других профессионалов. Хочу подчеркнуть еще раз: независимо от того, насколько либеральны и критичны руководители, они не могут существенным образом влиять на закономерности, по которым живет некая структура, некий организм. Государственный организм есть структура самодовлеющая, и даже самому «доброму» руководителю ничего с этим не сделать...»

Самое интересное, что уход Познера из ВГТРК и неприход на РГК вовсе не означал его желания навсегда исчезнуть с телевизионных экранов. Уходя, Познер добился принципиальной договоренности о дальнейшем сотрудничестве с обеими компаниями. А пока он созвонился со своим старым приятелем Филом Донахью и предложил ему вместе делать передачу в Америке. Тот согласился, и вскоре Познер с женой уехали в США. Там популярный ведущий прожил несколько лет, периодически появляясь и на российских экранах, где у него остались единомышленники (на РТР одно время выходила передача «Америка Владимира Познера»). Но в середине 90-х передача Познера и Донахью была закрыта. Почему? Послушаем самого Познера:

«Наш контракт надо было возобновлять каждый год. И вот в очередной раз нас приглашает президент кабельного канала «СNBC» и говорит: «Я собираюсь продлить ваш контракт, но есть несколько условий». (Здесь надо сказать, что Фил считается в Америке либералом, там сейчас это ругательное слово, а меня вообще записали в левые.) И начинает нам рассказывать, что мы можем говорить, чего не можем и т. д. Мы встали и ушли. И больше не вернулись. Интересно, что ничего особенно неприемлемого мы себе не позволяли. Как-то, рассуждая об инвенции японских машин на американский рынок, мы сказали, что не надо нападать на японцев, надо лучше делать американские машины. И сразу же обе автомобильные фирмы, дававшие рекламу в нашей программе, ее отозвали. Вот как осуществляется цензура в рыночном варианте, без всяких ЦК и Политбюро. Так что не стоит уж очень всерьез воспринимать разговоры о свободе слова в Америке...»

Между тем, пока Познер жил в Америке, рухнул СССР (в декабре 1991 года) и новые российские власти в значительной мере утратили контроль над телевидением, позволив ему стать частным. В итоге очень скоро Познер вернулся в Россию: он получил приглашение от компании «АТВ» выпускать самостоятельную передачу под названием «Мы». А в начале 1996 годана свет родился еще один телепроект Познера – программа «Человек в маске». Кстати, придумала программу 26-летняя Мэри Назари, которая в течение трех лет была ее настоящим «мотором». В середине 1999 годаона вышла замуж и уехала в Париж, после чего программа закрылась. Что касается Познера, то он без дела, конечно же, не остался. В августеэтого года он приступил к работе над новым вариантом программы «Мы». Осенью того же года состоялся ее первый эфир – она теперь называлась «Мы и время» (передача просуществовала до марта 2000 года).

На тот момент Познер с женой Екатериной Орловой (она – директор Школы телевизионного мастерства) жили в пятикомнатной квартире в старинном доме в центре Москвы. Кроме этого, у них имелась и дача – кирпично-деревянный домик по Можайскому направлению. В гараже у Познера имелась вишневая «девятка», однако очень скоро он сменил ее на более престижную иномарку.

Из интервью Е. Орловой конца 90-х:

«Когда мы с Володей поженились, то договорились: мы два свободных человека и будем возвращаться в наш дом до тех пор, пока хочется вернуться. То есть, если он увлечется настолько серьезно, что захочет сойтись с другим человеком, я не буду устраивать скандалов. Мне никогда не нравились семьи, в которых люди живут просто по чувству долга – это губительно для этих людей и для детей особенно. То были полушутливые разговоры, но при всех колебаниях – а были встречи и у меня с мужчинами, и у Владимира Владимировича с женщинами, которые могли повлиять на наши отношения, – оказывалось, что в этом доме нам лучше всего...

После ссор у нас бывают приятные примирения... Раньше я была больше склонна к компромиссам, уступала, а сейчас хочется доказать правоту. Владимир Владимирович – очень категоричный человек, увлекается страшно, при этом ничего не видит, а я, как женщина, что-то предчувствую, и мне хочется его уберечь от неверного шага. И вот мы ссоримся, потом миримся – как-то симпатично, мило, с цветами, хорошими, ласковыми словами... Иногда миримся письменно. Я очень горячий человек: когда спорим, говорю громко, его это подавляет, ему трудно отвечать, он теряется от потока слов, от такого женского агрессивного напора, а когда успокаивается, ему легче и проще изложить чувства на бумаге. Однажды было такое: мы должны были принять очень важное решение, и я тоже написала ему письмо на 24 страницах. Так мы общаемся: чтобы не ранить, а спокойно все высказать, все-таки когда ты слова кладешь на бумагу, то вынужден над ними думать больше, чем когда их выкрикиваешь. Так что эпистолярный жанр в нашей семье популярен...

Времени у него на быт не хватает, поэтому я стараюсь все делать сама, насколько могу. Он бурчит, когда нужно поехать на рынок или в магазин, но едет. Готовлю сама, но, когда друзья собираются, он любит и очень хорошо готовит, знает хорошие французские рецепты... И вообще может делать по дому все – гладить только не любит. Но я стараюсь его не загружать этой ерундой, он должен все-таки заниматься своим делом...»