Энн Эпплбаум - ГУЛАГ. Паутина Большого террора

Горбачев был менее красноречив, чем Хрущев, но воздействие его слов на широкие слои общества было, пожалуй, сильнее. Ведь Хрущев выступал в узком партийном кругу, Горбачев же — по национальному телевидению.

Горбачев, кроме того, действовал в духе своих речей с гораздо большим энтузиазмом, чем Хрущев. Советская печать каждую неделю выступала с новыми открытиями и разоблачениями. Широкому читателю наконец-то стали доступны Осип Мандельштам, Иосиф Бродский, «Реквием» Анны Ахматовой, «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, даже «Лолита» Владимира Набокова. После некоторой борьбы «Новый мир», которым руководил уже другой главный редактор, начал из номера в номер публиковать «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. [1508] Remnick, с. 264–268. «Один день Ивана Денисовича» вскоре разошелся в миллионах экземпляров; тираж различных воспоминаний о ГУЛАГе, ходивших до этого только в самиздате, а то и вовсе не имевших читателей, составлял сотни тысяч. Фамилии некоторых авторов были на слуху у всех: Евгения Гинзбург, Лев Разгон, Анатолий Жигулин, Варлам Шаламов, Дмитрий Лихачев, Анна Ларина.

Вновь пошла реабилитация. За 1964–1987 годы было реабилитировано всего двадцать четыре человека. Теперь, отчасти в ответ на спонтанные разоблачения прессы, процесс возобновился. На сей раз он затронул и тех, кого обошли во время «оттепели». Одним из первых стал Бухарин, наряду с девятнадцатью другими партийными руководителями, осужденными в ходе показательных процессов. Теперь объявили, что их дела были сфальсифицированы. [1509] K. Smith, с. 131–134; Remnick, с. 68. Народу предстояло услышать правду.

Помимо художественной литературы, мемуаров и публицистики, появились разоблачительные публикации, основанные на архивных документах. Авторами публикаций были как переориентировавшиеся советские историки, так и историки нового поколения, создавшие общество «Мемориал». Некоторые члены «Мемориала» много лет собирали устные и письменные рассказы о лагерях. Среди них был Арсений Рогинский, основатель журнала «Память», который еще в 70-е годы начал выходить сначала в самиздате, а затем и за рубежом. Группа, образовавшаяся вокруг Рогинского, начала собирать базу данных о репрессированных. Позднее «Мемориал» возглавил борьбу за идентификацию тел в массовых захоронениях поблизости от Москвы и Ленинграда, а также за возведение памятников жертвам сталинизма. После недолгих попыток превратиться в политическое движение, завершившихся неудачей, «Мемориал» в 90-е годы стал самым авторитетным в России центром исследований советской истории и защиты прав человека. Рогинский остается главой «Мемориала» и одним из его ведущих историков. Исторические публикации «Мемориала» вскоре стали хорошо известны ученым России и всего мира благодаря их точности, соответствию фактам и аккуратному, продуманному использованию архивных материалов. [1510] Remnick, с. 101–119; K. Smith, с. 131–174.

Но, хотя характер общественных обсуждений менялся с головокружительной быстротой, ситуация была не такой простой, какой могла показаться со стороны. Даже когда Горбачев проводил реформы, которые вскоре привели к распаду СССР, даже когда в Германии и США пышно цвела «горбимания», Горбачев, подобно Хрущеву, продолжал глубоко верить в советскую власть. Он никогда не посягал на основные принципы советского марксизма, не подвергал сомнению заслуг Ленина. Он стремился реформировать и модернизировать Советский Союз, а вовсе не разрушить его. Возможно, из-за горького семейного опыта он пришел к мысли, что необходимо сказать правду о прошлом. Но связи между прошлым и настоящим он, похоже, поначалу не понимал.

Поэтому публикация огромного количества материалов о сталинских лагерях, тюрьмах и массовых убийствах первое время не сопровождалась массовым освобождением диссидентов, которые все еще оставались в заключении. В конце 1986 года, хотя Горбачев уже готовился повести речь о ликвидации «белых пятен», хотя «Мемориал» начал открыто агитировать за сооружение памятника жертвам репрессий, хотя остальной мир с волнением заговорил о новом советском руководстве, организация «Международная амнистия» знала имена шестисот узников совести, по-прежнему находившихся в советских лагерях, и подозревала, что на самом деле их гораздо больше.

В их числе был Анатолий Марченко, который умер в декабре 1986-го в Чистопольской тюрьме во время голодовки. [1511] «Lata Dissidentów», Karta, no. 16, 1995. Его жена Лариса Богораз, приехав в тюрьму, увидела, что тело мужа охраняют трое вохровцев. Встретиться в тюрьме с кем-либо — с врачами, с другими заключенными, с начальством — ей не позволили. Чурбанов, единственный сотрудник тюремной администрации, который с ней общался, разговаривал с ней грубо. Он отказался сообщить причину смерти Марченко, выдать свидетельство о смерти, свидетельство о захоронении, историю болезни и даже его письма и дневники. С группой друзей и тремя вохровцами она проводила тело мужа до городского кладбища, где он и был похоронен. [1512] «On the Death of Prisoner of Conscience Anatoly Marchenko», Amnesty International Press Release, May 1987 (ML).

Хотя власти окружили смерть Марченко тайной, они, как позднее сказала Богораз, не смогли скрыть, что он погиб как борец. «Его борьба длилась двадцать пять лет, и он ни разу не поднимал белый флаг капитуляции».

Трагическая смерть Марченко не была напрасной. Горбачева, возможно, подстегнула поднявшаяся по всему миру волна возмущения (заявления Богораз стали очень широко известны), и в конце 1986 года он наконец решил отпустить на свободу всех советских политзаключенных.

В амнистии, навсегда покончившей с советскими лагерями и тюрьмами для политзаключенных, было много странного. Самое странное, однако, то, что она привлекла к себе очень мало внимания. Ведь, что ни говори, это был конец ГУЛАГа, конец системы мест заключения, где в свое время содержались миллионы людей. Это был триумф правозащитного движения, на котором в течение предыдущих двух десятилетий было сосредоточено столько дипломатических усилий. Это был подлинно исторический переходный момент — и он остался почти незамеченным.

Иностранные журналисты, работавшие в Москве, дали на эту тему несколько разрозненных материалов, но из тех, кто написал книги об эпохе Горбачева и Ельцина, почти никто даже не упомянул о конце политических лагерей. Даже лучшие из многих талантливых публицистов и журналистов, находившихся в Москве в конце 80-х, были всецело увлечены другими событиями того времени — неудачными попытками провести экономическую реформу, первыми свободными выборами, изменениями во внешней политике, концом советской империи в Восточной Европе, концом Советского Союза как такового. [1513] О закрытии лагерей ничего не говорится, например, в книгах Walker, The Waking Giant; Matlock, Autopsy on an Empire; Brown, The Gorbachev Factor; Kaiser, Why Gorbachev Happened. Важное исключение — книга Remnick, Lenin's Tomb, где есть глава о последних заключенных лагеря Пермь-35.