Сергей Довлатов - Переписка С.Д. Довлатова с И.П. Смирновым

Книжку Валерия Попова я раздобыл — почерпнуть из нее нечего, хотя она симпатичная и смешная (не очень). Однако — ничего близкого к химерам буржуазных служб. Я для них сочинил какую-то антисоветскую чепуху и успокоился.[4]

Мне не верится, что Арьев соорудит сборник. Он лентяй, хоть и не трус, и знает дело.

У нас все по-прежнему. Мы с Леной работаем дома, что при нью-йорк­ском бандитизме и огромных расстояниях — ценное преимущество. Младенец Коля очень симпатичный и — тьфу, тьфу, тьфу — толстый и здоровый.

У меня выходят две книжки — по-русски и по-английски. Я тебе их пришлю.

Видимся мы с очень ограниченным числом знакомых, все живут либо далеко, либо просто в других городах и странах. Я утешаю себя мыслью, что в 40 лет мужчина должен жить не в обществе, а в семье. Тем более, что, когда я перестал быть алкоголиком, выяснилось, что я человек необщительный, вялый и сонный. Все-таки в пьянстве заложен какой-то впечатляющий динамизм. Как-то странно вспоминать, что целые недели проходили исключительно в поисках денег и спиртного.

На этом я заканчиваю. Привет Ренате. Надеюсь, когда-нибудь увидимся и вопреки всему — посмеемся.

Твой С. Д.

1. Валерий Алексеевич Грубин (1941—1997) — филолог, с университетских времен ближайший приятель С. Д.

2. Борис Аркадьевич Довлатов (1938—1990) — театровед, двоюродный брат С. Д., не раз упоминающийся в его произведениях и письмах.

3. Джордж Прэтт Шульц (Shultz; 1920—2021) — американский политический деятель, в 1982—1989 государственный секретарь США.

4. См. письмо 9, примеч. 2.

***

12. Игорь Смирнов — Сергею Довлатову

Сережа, дорогой,

Рад, что у тебя выходят сразу две книги. Может быть, удастся организовать (через Сахно) рецензию на русскую (все в той же газете «Suddeutsche Zeitung»). Я был в Иерусалиме. При отлете туда услышал какой-то шум за окнами Duty Free Shop — оказалось, что это палестинцы взорвали бомбу (шесте­ро раненых). В Иерусалиме было спокойнее, чем в Мюнхене, хотя там как раз шла война. Там мне было бы совсем хорошо, если бы все мои тамошние приятели-слависты не переругались между собой. Постоянно приходилось ломать себе голову над тем, как бы кого не обидеть. Живут там бедно и, как правило, мечтают хотя бы на год переехать в Америку. Говорят обычно о войне и об армии (из одного такого разговора выяснилось, что в израильской армии есть два батальона черкесов — первые ласточки русской эмиграции в Палестину, которые перебрались туда еще при Шамиле). Крестный путь, как обнаружилось, не слишком долог. Гефсиманский сад — не на горе, а почти под горой. Кедрона вообще нет — высох. А Иордан (который можно перепрыгнуть) собираются заселить нильскими крокодилами, которых разводят на Голанских высотах (все — чистая правда). Мне, странным образом, понравился Тель-Авив — грязноватый, облупившийся, но все же напоминающий Европу.

Затем мы отдыхали (с Ренатой) 2 недели в Констанце (не пропадать же снимаемой мною там квартире). Кроме того, нельзя было ехать далеко из-за того, что Рената беременна. Бог даст, в декабре мы сравняемся по числу детей мужского пола (нетерпеливые врачи уже установили, что должен быть мальчик).

Приветы семейству.

Рената кланяется

Обнимаю,

Твой Игорь

30. 08. 82.

***

13. Сергей Довлатов — Игорю Смирнову

8 сент. <1982>

Дорогой Игорь!

Я как многодетный отец поздравляю тебя и хочу сказать такую банальность — мальчик Коля для меня — единственный несомненный источник положительных эмоций, уже про Катю[1] (старшую дочку) я не могу этого сказать, она вызывает не такие однозначные чувства, то есть наряду с любовью — раздражение, досаду, она не любит читать, избалована, не сентиментальна и пр. Я рожаю детей 17 лет, как при тоталитаризме, так и в свободном мире убедился, что поздние дети — ближе и важнее, хлопоты же здесь, на Западе, облегчены всяческой младенческой индустрией — бесчисленными приспособлениями, полуигрушками-полумеханизмами, потрясающими лекарствами и гигиеническими штучками всякого рода. Нагрузка раза в три меньше, чем в Союзе, есть памперсы, дайперсы, разнообразные мази, которые быстро и эффективно действуют в том направлении, как им положено. Забыты все эти советы знакомых: возьмите подсолнечное масло с йодом, добавьте растертый яичный желток, и так далее… Жаль, что вы живете за океаном, мы бы могли отдавать вам кучу всякого барахла, которое нам, в свою очередь, надарили знакомые. В Америке штаны для годовалого ребенка стоят ровно столько, сколько приличные мужские брюки, то же происходит с обувью и бельишком, но мы пока что не купили ни единого предмета. Коля является любимцем четырех окрестных домов и ему приносят уйму подарков. Вчера заходил чернокожий интеллигент Уоррен (я ему пою: «Ты не вейся, черный Уоррен…») и притащил двухметровую плюшевую гориллу, которая нас тяготит своими размерами, выбросить же ее неловко.

В Израиль я бы очень хотел поехать и надеюсь дождаться какого-нибудь приглашения, чтобы не платить за дорогу, дело, конечно, не в моей еврейской части, а просто хочется убедиться, что все библейские цацки существуют на самом деле. Вообще, более всего меня поразило на Западе то, что он (Запад, Америка) — действительно существует. Теоретически в этом не было ни малейшего сомнения, но все же, когда ты первый раз идешь по Бродвею и сворачиваешь к Пятой авеню — это что-то невообразимое. Увидеть живого Гиллеспи было для меня настоящим потрясением. Или, например, — Кассиуса Клея (я видел его на Восьмой авеню с телохранителями, которые ловили для него такси), и я его сразу узнал. То же произошло со мной в Голливуде, я полчаса стоял около Сиднея Пуатье в изумлении от того, что он живой и что на нем коричневый вельветовый костюм. И даже публичный дом удивил меня тем, что он реально существует.

Израильские слависты, переругавшиеся друг с другом, — это что! Вот в Париже ты бы взвыл. Некрасов рассказывал, что он каждый год устраивает два дня рождения — один для Максимова и его приспешников, второй — для Эткинда[2] с его окружением. Когда я жил в Вене, Марамзин прислал мне приглашение в Париж и деньги на дорогу от «Континента», но сопроводил это все письмом-инструкцией на 4-х страницах — кому я должен плюнуть в лицо, а кому — наоборот. Все это меня напугало так, что я не поехал. А Ефимов поехал и страшно мучился. В Америке тоже все друг друга ненавидят, но спасают большие расстояния, можно годами не пересекаться. Район Квинс, в котором я живу, в четыре раза больше Ленинграда.

Дела мои как-то продвигаются, я бы сказал — толчками, что-то лопается, иногда в самых, казалось бы, надежных ситуациях происходит отказ, но в целом движение идет вверх, хоть и медленно. В 80-м и 81-м году литературные заработки, без радио и прочей халтуры, составляли 4,5 и 5 тысяч, а в этом году я заработаю больше семи. Я бы хотел годам к 45 заниматься только литературой и остаток дней прожить без всякой <...> журналистики, которая, честно говоря, опротивела. Уверенности нет. То, что у 90 % русских литературных людей в Америке дела еще хуже моих, утешение слабое. Лет с 20-ти я мечтаю заниматься только сочинительством и не убежден, что достигну этого у гробового входа.