Лев Мечников - Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель

За ним, после слишком двадцатилетнего молчания, следует Цукколи, проникнутый тем же настроением, но гораздо более своих предшественников, находящийся под влиянием «Утопии» Моруса. Согласный с Норесом и Сгвальди в необходимости радикального преобразования основных условий общественного быта Италии, он не без оснований отвергает, чтобы Венеция могла взять на себя инициативу требуемого перерождения. По его мнению, лилипутская республика Сан-Марино, которой он имеет счастье быть гражданином, гораздо способнее к такой метаморфозе. «Мы бедны, – говорит он, – но мы счастливы своей сельской простотой. Мы не знаем скупости, которая отнимает цену у богатства, ни гнусной алчности, которая унижает человека перед золотым тельцом. К нам не являются чужеземцы развращать наши нравы, купцы не привозят нам придуманные для праздных забав безделушки; банкиры не разоряют нас своими чудовищными учетами; наши ремесленники не тратят времени на производство ненужных предметов роскоши; шарлатаны не туманят наших голов, чтобы очистить наши кошельки, лекаря не отравляют нас своими медикаментами» и т. д.

Короче говоря, Цукколи идеализирует Сан-Марино, предлагая ее под именем « Città felice » (счастливого города) за образец всей Италии. Но вскоре и эта форма кажется для него стеснительной. Он издает в свет вымышленное путешествие своего деда, который будто бы, разочаровавшись окончательно в судьбах своей родины, стал искать в отдаленных плаваниях утешения и забвения. Случай пригнал его корабль к неведомому острову Эвандрии, «где никто не говорит по-латыни, никто не мрет с голоду и где рабство существует только как наказание для воров». Эвандрия в существеннейших своих чертах представляет значительно смягченный сколок с «Утопии».

По примеру Томаса Моруса, Цукколи отрицает общность жен (которую признавал Норес) и допускает рабство; но на «Эвандрии» рабами являются только осужденные за воровство. Форма правления на Эвандрии есть род избирательной демократической монархии. Власти избираются ежегодно; судьи не смеют прибегать к пыткам и обязаны решать каждое дело в две недели.

Одновременно с Цукколи, венецианец Джованни Бонифачо [361] Джованни Бонифачо, иначе Бонифачио (Giovanni Bonifacio; 1547–1635); в оригинале – Бонифацио. издал свою республику «пчел» ( La repubblica delle api [362] Ее не должно смешивать с «La République des abeilles [Республика пчел]» неизвестного французского автора XVIII в. – Прим. автора . ). В этом игривом памфлете рассказывается, будто какой-то испанский капитан открыл громадный остров, населенный миролюбивыми дикарями. Он тотчас же водрузил на острове кастильский флаг и донес в Мадрид о своем открытии. В Мадриде тотчас же составили комиссию, которой поручено было создать политическое устройство для вновь открытой страны. Комиссия взяла себе за образец не римское право, а быт пчелиного улья и скопировала в точности его общественное устройство. Она наделила островитян маткой-королевой, не пользующейся никакой властью, окружила ее штатом придворных евнухов и т. п. Но о быте пчел Бонифачо знает только то, что мог заимствовать у Вергилия. Вообще же его памфлет не имеет определенности «Утопии» Моруса или сочинений Нореса, Сгвальди и Цукколи.

Так или иначе, вторая четверть XVII столетия открывает период утопистов в итальянской публицистике. За Бонифачо следует Кампанелла, доминиканский монах, которого не без основания считают патриархом неоплатонизма нашего времени.

« Солнечный город » ( la Città del sole ) Томмазо Кампанеллы очень хорошо всем известен. Калабрийский реформатор по примеру Томаса Моруса, предупредившего его почти на полтора столетия, рисует общественный быт вымышленного города, чтобы, таким образом, резче запечатлеть в воображении своих современников план предлагаемого им преобразования. Точки соприкосновения «Солнечного города» с «Утопией» очень многочисленны и очевидны. Нам нет надобности заниматься вопросом: знал ли Кампанелла произведение английского своего предшественника; или же сходство их творений объясняется общим происхождением их обоих от республики Платона? Ни в каком случае « Città del sole » не может быть сочтена за копию, хотя бы украшенную и дополненную, ни с английского, ни с греческого образца.

Томас Морус рисуется нам образованным человеком своего времени, которого прельщает гуманная сторона социальных идеалов греческого философа, почему-то позже всех других своих собратий заслужившего себе признание в христианском мире. Он популяризирует идею Платона в форме романа, предупреждая в предисловии, что он сам смотрит на свое произведение как на роман и, очищая свой классический прототип от всего того, что было в нем слишком резко противоречащего установившимся понятиям и нравственным требованиям тогдашнего английского общества. Так, например, Т. Морус переносит в свою «Утопию» платоновских рабов, потому что это учреждение, хотя и противохристианское, не заключало в себе ничего того, с чем английская общественная чопорность не могла бы примириться и нравственно, и политически. Но он отвергает общность жен, столь противную всякому индивидуализму вообще и английскому обществу в особенности.

Совершенно иначе представляется нам Кампанелла, у которого в обширной публицистической деятельности « Città del sole » является только одним уголком или эпизодом, слишком тесно вяжущимся со всем остальным. В самом деле, прежде « Città del sole » он уже напечатал (1640 г.) свой трактат об «Испанской монархии», который непростительно игнорировать тем, кто желает составить себе истинное представление об этом замечательном итальянском мыслителе. Для Кампанеллы издание в свет своих сочинений было делом нелегким. Вечно преследуемый инквизицией и светской властью, имея повсюду только врагов и ни одного покровителя, он семь раз подвергается пытке и с трудом спасает от костра не то что рукописи, а самую свою особу. Из восьми его сочинений, дошедших до нашего времени, пять навсегда остались рукописными; одно в первый раз было напечатано в итальянской типографии в Лугано только очень недавно ( Poesie filosofiche ); наконец, две остальные нашли себе издателей в Нидерландах (« Monarchia hyspanica » 1640 г. и « Città del sole » 1643 г.). A между тем вся его деятельность проникнута от начала до конца одной широкой идеей всемирного возрождения, – идеей, которой он сумел дать весьма равностороннее развитие. Его « Monarchia hyspanica » с полной достоверностью может быть принята за исходный пункт его публицистической деятельности.

Кампанелла – плебей, каким-то чудом нахватавшийся всей той научной премудрости, которая была доступна цеховым ученым его времени. Пройдя суровую монастырскую школу, он не сделался религиозным аскетом, не заплатил дани мистицизму, а только закалил в ней природные спартаковские свойства своего нрава и остался тем, чем создала его природа, т. е. провозвестником тех стремлений темных романских народных масс, которые и до сих пор не пришли еще к полному сознанию…