Лев Мечников - Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель

Период Манцони и Розини называют обыкновенно «вальтер-скоттовским периодом». Это совершенно верно с одной стороны, но многое можно сказать против этого мало выражающего названия…

Успех их, в особенности Манцони, показывает, что итальянское общество настолько уже стерлось в космополитической цивилизации, что ему по плечу становилась иностранная литература. Вместе и то, что у этого общества нет самобытной, национальной жизни, без которой и самобытной литературы быть не могло…

Но выбор Вальтер Скотта для первого пересаждения иностранного искусства не совсем удачен. Спокойный антикварский его характер и его занимательный бесстрастный рассказ был дорог его соотечественникам. У них был досуг, было спокойствие, необходимое для того, чтобы вслушаться в его невозмутимые красоты. Ничего подобного в Италии не было.

Политическое положение этой страны в те времена слишком хорошо известно и о нем нечего говорить…

А о непосредственном влиянии Манцони и Розини на итальянское общество следует сказать несколько слов.

На них охладившиеся несколько приверженцы старого примирились с легко утомляемыми приверженцами нововведений. С них начинается отщепление, совершенное разъединение итальянского общества и итальянской народности. Конечно, не ими вызван этот раскол; он только ими обозначается в литературе. Они стоят как вехи, указывая на точку поворота.

Высшее итальянское общество никогда не отличалось патриотическими чувствами. Аристократия была очень надежной опорой Австрии против итальянской народности. Но после Наполеоновских войн здесь образовалась новая для Италии среда, по-своему аристократическая и по-своему народная. Отрицательными своими сторонами эта среда касалась обоих тогда враждовавших классов итальянского народонаселения. Она привлекала к себе часть низших сословий тем, что была против Австрии. С аристократией она мирилась на том, что была против итальянской народной общественности. А потому численный состав ее рос не по дням, а по часам отщепенцами от обеих…

Среда эта потому не сословие, что она вмещала в себе все сословия (некоторой их частью), а потому и не была тесно связана никакими сословными интересами. Она высказалась очень определенно в итальянском национальном обществе, учрежденном Манином [380] О Даниеле Манные см. очерк Л. Мечникова «Последний венецианский дож», опубликованный в одноименном сборнике (СПб., Алетейя, 2017), с. 8–64. в Париже…

Остальные деятели (за исключением двух выше названных) вальтер-скоттовского периода итальянской литературы принадлежат все без исключения к этой среде. Манцони и Розини стоят, как уже сказано, на распутье.

Вальтер-скоттовская манера писать исторические романы вообще легко прививается там, где больше тесного, близкого знакомства с прошлым, чем современной умственной жизни. Вот почему она в Италии привилась очень быстро…

Произведения этого рода здесь довольно многочисленны сравнительно с количественной бедностью итальянской литературы. Но они не современны, не потому только, что писаны несколько лет тому назад, а потому что принадлежат временной эпохе, уже совершенно и бесследно отжившей.

Впрочем, этот будто бы вальтер-скоттовский род романов имеет такое свойство, что он везде, в каждой стране и в каждом обществе может повторяться без конца. Для призрачного его существования нужно много досуга, порядочный запас археологических знаний – и только. Когда общественная жизнь замирает, или засыпает надолго, тотчас же появляются в литературе такие романы. И они даже находят себе читателей – приносят своего рода общественную пользу. Через них многие знакомятся с историей. Есть внизу множество людей, которые ни за что не прочтут исторического сочинения, как бы интересно оно ни было. А к романам они до того пристрастны, что прощают им их сухой, черствый исторический характер.

В такие времена, когда всё молчит, всё подавлено – публика бывает иногда даже очень благодарна людям, которые не совсем успешно затрачивают свой труд и время на попытки развлекать ее… Политико-экономический взгляд на произведения изящных искусств незаметно проникает в массы – разумеется там только, где таким произведениям есть доступ к массам…

Неудивительно, что в Италии, где всё талантливое, живое, обрекалось на смерть или на насильственное молчание, где человек, не совсем заморенный в какой-нибудь из тесных рубрик политиканского доктринаризма, искал себе поприща деятельности более практического, чем художественное творчество; немудрено, говорю я, что здесь легко приобреталась более или менее лестная популярность даже и такого рода сухими, безжизненными романами…

Манцони и Розини, как я уже сказал, не составили школы. Их интерес и значение в той весьма не широкой индивидуальной стороне таланта, на которую я старался указать в беглом обзоре их слишком прославленной деятельности…

Но тем не менее нашлись писатели, усвоившие себе, так сказать, их технику, механическую часть их работы и стяжавшие себе некоторую известность под благодетельным покровом лоскутков, оторванных от их полуклассической мантии, перекроенной на манер пледа горных шотландцев.

Техника эта, состоящая в группировании известного числа исторических подробностей избираемой эпохи вокруг какой-нибудь личной драмы, не исключает, конечно, авторского творчества. Джованни Розини доказал своей «Монахиней», что соблюсти обе стороны интереса этого genre mixte [381] Смешанный жанр ( фр .). литературных произведений (то есть историческую и романическую ) очень трудно и не под силу обыкновенному таланту. Но есть множество произведений, где одна из этих сторон служит как бы только поводом к другой – жертвуется ей. Бледность главных действующих лиц выкупается иногда очень удачно живым воспроизведением исторической эпохи. Такова большая часть романов Вальтер Скотта. Или наоборот: историческая сторона служит только поводом к личной драме, пополняет, объясняет ее. Как, например, «Люция де Ламмермур» того же самого Вальтер Скотта [382] Название романа В. Скотта – «Ламмермурская невеста» (The Bride of Lammermoor, 1819); по его мотивам Г. Дониццетти написал популярную оперу «Лючия ди Ламмермур» (1835). .

Ни того, ни другого нет в итальянских исторических романистах, думавших продолжать дурно понятую ими деятельность Манцони.

Несмотря на их малочисленность, я не стану разбирать их здесь поименно в хронологическом или другом каком-нибудь порядке.

Их несовременность прежде всего избавляет меня от этого.

Скажу однако несколько слове о двух крайних деятелях этого рода, о геркулесовских столбах, так сказать, обозначающих по обеим сторонам пределы, из которых не выходили все эти двусмысленные, мертворожденные знаменитости.